Серые волны бежали под кораблем, ровно и хмуро, неся его на своих гладких спинах, и серые тучи бежали над ними, за ними, не отставая. Корабль уходил на север. Серые волны, сгибая могучие спины, несли его Северным морем, дорогою к дому. Он тоже был ранен, корабль. И вот теперь он уходил, и волк снастей, сочувствуя ранам, не рвал парусов, натягивая их туго и ровно, и корабль уходил... Северным морем... от берегов Англии, морскою дорогой, на север. Домой.
Двое сидели на корме... они возвращались домой.
- Поражение - не всегда бесчестье.
Ветер подхватил слова, и они растаяли за кормой, в смурой серости туч.
- Не печалься, ярл. Немало чести тому, кто возвращается с победой... но не назовут трусом и того, кто достойно сражался с врагом, что оказался сильнее... - говоривший закашлялся и некоторое время молчал, тяжело и шумно дыша. Оборванный конец линя плескался над их головами, хлопая на ветру. - Конунга упрекнут за глупость... но не тебя - за верность. Не много проку сокрушаться, даритель колец. В достойном пораженьи довольно славы.
Ярл медленно поднял темноволосую голову.
- Что мне в той славе, если не будет тебя, чтобы о ней поведать?
Хегни хрипло рассмеялся и тут же закашлялся, и с трудом поднял руку к губам. В углах рта выступила розоватая пена.
- Стоило... стоило пропахнуть луком, чтобы услышать это, ярл.
Серый ветер трепал черные кудри ярла, шевелил волосы скальда, серые от седины. Торлейв без нужды потянулся поправить повязку, где поверх побуревших, угадывающихся сквозь слои редкотканного полотна пятен опять проступало новое, ярко-алое. Серый ветер вел драккар к дому, и если бы он сплоховал и затих, немало скамей бы остались незанятыми. Хегни удержал ярла, коснувшись его плеча. Запястье звякнуло, стукнувшись о застежку.
Торлейв торопливо убрал руку, как будто бы устыдившись собственного жеста.
- Невелика будет потеря, ярл.
Пустые скамьи гладило ветром, словно смахивая все следы тех, кто когда-то сидел тут; из самого дерева, из глубинных слоев его выстужая прежнее тепло тел.
- Кончился мёд.
Торлейв посмотрел на него с удивлением.
Скальд, полусидевший-полулежавший, прислонясь к борту, слабо шевельнулся, словно пытаясь приподняться, но так и не смог и прикрыл глаза, тяжко кашлянув. А может быть, это был смех.
- Обидно было бы умереть, не сложив последней висы, - Хегни говорил, не открывая глаз. - Верно говорят - чего страшишься, то и приходит... Не надо, ярл. Я и так вижу, как ты сводишь брови, ища, что бы мне возразить... не надо, смолчи. Теперь уже можно. Мне... Слова рассыпаются... я их вижу, они лежат, рассыпанные, вокруг, как цветные камни на берегу... на высохшей морской траве. Гладкий, голубой в мелкую темную крапинку, как яйцо зяблика... кусок темной полупрозрачной лавы, отшлифованный морем... вот этот искрится слюдою на беловатом сломе... там, ломким, бликующим через воду - должно быть, янтарь... нет сил собрать. Я их вижу, лишь протянуть руку - собрать и нанизать... а пальцы не слушаются... так близко... чуть-чуть протянуть руку... да рука онемела. Смерть - не всегда поражение, ярл. Иногда это последняя победа. Может... уйти без висы... в том и суть. Я ведь вижу их... перед глазами, как въяве... слова рассыпаются... не собрать. Я всю жизнь боялся именно этого: что в свой последний час вдруг онемею. И вот так оно и выходит... Не надо, вождь храбрых. Ты знаешь меня - так лучше смолчи... не хватало разбраниться нам с тобой напоследок, коль будешь мне же доказывать, что я не трус! Дай мне руку... так лучше. Хочешь, сниму у тебя прямо с губ: "Не ошибся твой родич Хёрмуд, избрав тебе имя: знаю, сердце Хёгни не задрожит и на блюде".
Светлые ресницы скальда дрогнули.
- Сказал бы, не сними ты у меня с губ, - очень тихо сказал Торлейв. - Но скажу и другое. С висой или нет - в последний путь Хегни скальд уйдет на драккаре.
Стылые волны бежали под кораблем, серые, северные, и раненый корабль тяжело вздохнул, переваливаясь с волны на волну. Серый ветер шевелил волосы, и спутанные русые с сединою пряди лезли скальду в лицо, посеревшее, сделавшееся землистым. Светлые ресницы снова дрогнули, подымаясь...
- Не худое дело, мой вождь... - худые землистые пальцы крепко, до белизны сжали руку Торлейва, широкую, крупную. - Помнишь, что я говорил тебе тогда, на утесе? Ветер дул косо от моря, пригибая к земле низкие ели, и красно-черный парус королевского кнарра, ровно выгнутый ветром, то появлялся, то снова исчезал за скалой... видно, не зря подумалось мне тогда, что этот корабль везет мою смерть. Я не заговорил бы с тобой тогда так, как заговорил, если бы не был уверен, что этот поход станет для меня последним.
- Ты знал, - повторил ярл. Повторил, не переспрашивая, не уточняя.
Хлопал над головою оборванный линь, и белесая чайка, редко взмахивая крыльями, висела над кораблем, не опережая его и не отставая.
- Знал. Для меня и для многих... но не для тебя.
- Вот почему ты оставил Тьяльви дома.
- Да. Хорошая участь для мужа - со славой пасть в битве... но еще лучшая - перед этим со славой пожить. И чем больше, тем лучше.
Хегни неожиданно улыбнулся... словно бы не было этих сорванных снастей, и чайки, неподвижно висящей над кораблем, и окровавленных изрубленных досок. И Торлейв невольно улыбнулся ему в ответ:
- Ты обещал взять его с собой в поход, когда ему исполнится двенадцать зим. Но вовсе не обещал - сразу, как только исполнится.
- Именно.
Хегни снова закашлялся, с кровью. Красноватая пена поползла из угла губ, пачкая ус, и Торлейв тыльной стороной ладони утер ее, сам перепачкав руку кровью.
- Обещаю тебе: на новом корабле будет скамья для Тьяльви.
- И мало удивлюсь я, если он скоро пересядет поближе к носу.
Алое пятно расплывалось все шире и ярче.
Алое солнце горело закатом, высвободившись из серых туч, у самого горизонта, касаясь уже краем воды, и море наливалось закатной краснотою все гуще, но ветер дул по-прежнему ровно, неся корабль к северу, к дому. На Медведе устанавливали уже на ночь палатку, и хлопки парусины, расправляемой на ветру, вперемешку с негромкой бранью едва-едва долетали до кормы, уносимые серым ветром. Под вечер у Торлейва давно тянущий бок запульсировал острой болью. Наверно, пора было менять повязку. Чайка отстала; вдалеке по правому борту из темно-красного моря вырос пышный китовый фонтан, и следом еще один.
- Ярл... - скальд несильно сжал его руку, со ссаженной на костяшках кожей. - Ты сказал мне сегодня две хороших вещи... скажи и третью, до ровного счета. Сейчас, пока этот день еще не уступил ночи.
- Да?
-Обещай мне... обещай мне, Торлейв...ярл...
- Что?
- Что если и вправду удача моя так велика, как о том говорят... если я доживу до дома - то когда меня внесут в дом, когда я увижу Тьяльви... после того... обещай - что тогда ты... ты сам, собственной рукой... не думай лишнего, я знаю, с такими ранами не живут... тем более не живут так долго. Не останется сроку для Белого Бога. Обещай - что подашь мне...
- Меч?
- Кубок меду.
Раненый корабль, переваливаясь на волнах, уходил на Север.
-Обещаю, - Торлейв чуть помедлил, прежде чем досказать. - Я подам тебе меду, Хегни Торлейвов скальд.