Солнечные лучи безмятежно скользили по камням, путаясь в складках старых листьев плюща. Божьи коровки терпеливо копошились в цветочных клумбах под окном, то и дело стряхивая пыльцу с золотистых лепестков разросшихся хризантем. Кузнечик вспрыгнул на оконную раму и, нетерпеливо поводя высокими сильными лапками, принялся скрести усами по стеклу.
Маленький Даниэль любил наблюдать за обитателями их дивного сада, часами просиживая перед распахнутым настежь окном и вдыхая ароматы луговых трав, неразборчиво доносящихся с дикого поля за особняком. Он даже завёл собственную тетрадь, где подробно записывал все самые важные события своего небольшого королевства.
Вчера, к примеру, на подоконник забрался жук-рогач. Представить только, целый жук! Даниэль осторожно поймал его старой фарфоровой чашкой из любимого бабушкиного сервиза и долго не решался выпускать, внимательно вслушиваясь в недовольное жужжание по ту сторону белой стенки. Ему казалось, что жук говорит с ним, возмущённо требуя отпустить обратно на волю. Даниэль успокаивал его и принимал, как почётного гостя, осторожно пересадив в большую треугольную бутыль из-под виски, привезённую некогда отцом из самого Дафтауна, ныне пустую и всеми забытую.
Показав жуку все любимые игрушки, книги и даже распив с ним из маленьких позолоченных чашек по глотку чая, Даниэль, как настоящий добродетельный хозяин, задал благожелательный тон встречи, при этом неприминув оставить главный сюрприз напоследок.
Большая железная дорога была его нескончаемой гордостью и предметом безграничной зависти других детей его круга и положения. Вредный Бродерик - сын дядюшки Бедфорда, делового партнёра отца - несколько раз порывался разломать хлипко покачивающийся на старых рельсах состав, но Даниэль ему этого не позволял, метко бросаясь по хулигану лиловыми камешками аметиста, затаившись в своём излюбленном укрытии за комодом.
Жук, как и положено истинному джентльмену, долго раскланивался и лишь затем изволил совершить поездку в пассажирском вагоне, наслаждаясь сменяющимися видами из окна. После они долго прощались и обещали заглядывать друг к другу в гости, радуясь славно проведённому времени.
Однако сегодня на подобные высокие визиты день был небогат. Дело шло к вечеру, и маленький Даниэль, отужинав со своей семьёй в скрипучей гостиной первого этажа, незамедлительно возвратился к себе в комнату, дабы посвятить время своему тщательно составляемому справочнику подданных садового королевства. Засидевшись дольше обыкновенного, он был нещадно отруган их стремительно теряющей былую стать гувернанткой Люси и незамедлительно препровождён в кровать. А сверх того, предусмотрительно оставлен без свечей, что не позволяло ему продолжить работу и не оставляло иного выхода, кроме как забыться жарким усталым сном.
Разбудил его едва слышный трепет и лёгкие потоки ветерка, бывшие в эту душную летнюю ночь сущим благословением. Мягко потерев рукой ещё не открывшиеся толком глаза, Даниэль сладко зевнул и в тот же миг различил в тугом пыльном воздухе спальни нежданный для этого времени года аромат прелой осенней листвы. Он был настолько чист и свеж, что Даниэль, не задумываясь, вдохнул полной грудью и весело рассмеялся. Никто не явился на его смех, ведь каждому было известно, что смеющийся во сне ребёнок предвещает дому мир и процветание. Спугнуть нежданную удачу не смели ни родные, ни слуги - каждому хотелось покоя и надёжности в их сложный, стремительно меняющийся век.
Даниэль открыл глаза и рассмотрел во мраке ночной комнаты маленькую бьющуюся тень. Прямо перед ним, хлопая большими блёклыми крылышками, парила огромная, размером с две его собственные ладони, бабочка. Потянувшись к дивному гостю, Даниэль изобразил некое подобие поклона, насколько это было возможно в сидячем положении, и, сложив пальцы в маленький кулачок, подставил бабочке указательный, предлагая присесть.
Как истинная леди, та, неспешно примерившись, опустилась на предложенное место и встряхнула крыльями, будто оправляя складки платья. Даниэль рассматривал гостью со смесью недоверия и восторга. Никогда ещё к нему не залетали столь почтительные особы. Повернув бабочку к призрачному лунному свету, маленький хозяин душной комнаты любовался радужными переливами огромных голубых крыльев, обрамлённых чёрной бархатной каймой и рассматривал тонкие стебельки усиков, беспокойно шевелящихся в ночной тиши.
Медленно расправив свёрнутый в пушистую спираль хоботок, бабочка осторожно прикоснулась к пальцу Даниэля. Он ощутил мгновенный укол, подобный досадному комариному укусу, и невольно дёрнул ладонью, сбрасывая гостью. Бабочка всё так же парила рядом, в то время, как он рассматривал крохотную набухающую каплю крови в месте загадочного укуса. Даниэль укоризненно покачал головой и накрыл пальцы влажными от пота простынями, пытаясь унять неприятное покалывание.
Бабочка сделала нетерпеливый круг по комнате и вновь остановилась напротив него, призывая показать ей владения так же, как Даниэль до этого демонстрировал их жуку. Нехотя поднявшись, хозяин церемонно оправил ночную сорочку и пригласил проследовать к сундуку с игрушками. Однако, вопреки этикету, гостья сразу же вспорхнула на главный вагон железной дороги, предлагая Даниэлю запустить состав и прокатить её по своим роскошным землям.
Побоявшись запускать громкие механизмы, чтобы не перебудить всех домашних, Даниэль, подойдя к столу, протянул руку и осторожно коснулся трубы паровоза. Состав медленно двинулся по рельсам, постукивая на соединениях истёртых шпал и везя свою единственную пассажирку к высоким горам. Бабочка покачивалась на крыше неторопливо движущегося вагона и выжидательно всматривалась в уходящие вперёд пути.
Они играли всю ночь. При свете луны Даниэль зачитывал ей свои самые любимые сказки, давал посидеть на плечах оловянных гвардейцев и даже поднёс к зеркалу, чтобы она могла насладиться бликами света на своих чудесных крыльях. А утром, проснувшись, он так и не обнаружил ни следов укуса, ни самой бабочки. Даже поезд стоял на том же самом месте, где был оставлен после гостеприимной прогулки с жуком.
В следующую ночь Даниэль поклялся не спать, но усталость минувшего дня сморила его, едва голова коснулась подушки. Но так же, как и в предыдущий раз, его разбудил тихий шелест крыльев и биение ветерка. Его знакомая вернулась, чтобы повторить ночную трапезу и бесхитростные забавы. Даниэль решил, что назавтра следует непременно принести для неё самый большой и самый красивый цветок из сада, чтобы она смогла восседать на нём, как королева.
Однако, в следующий раз, когда всё было готово, а маленький Даниэль в нетерпении ёрзал на кровати, то и дело подбегая к распахнутому окну и всматриваясь в душную, полную ночных ароматов тьму, бабочка прилетела не одна.
Двое ночных красавиц мерцали своими бесподобными крыльями прямо перед носом Даниэля, ожидая, когда он изволит пригласить их к столу. Завернув длинный рукав сорочки, хозяин с привычной добродушностью стерпел два лёгких укола и пригласил гостей полюбоваться набивным алым бутоном душистого Фальстафа. А в следующую ночь уже три бабочки, рассекая застоявшийся воздух, катили по железной дороге и, кружа над хозяином комнаты, слушали новые необычные истории из его любимых книг.
Даниэлю становилось хуже. По ночам он играл с прибывающими и прибывающими группами бабочек, танцевал, кружился в бьющимся в так его пульсу вихре сказочных крыльев. Но с утра, просыпаясь невероятно бодрым, к обеду он покрывался биссиренками пота и чувствовал необычную слабость в руках, на которых ещё ночью, как за королевским столом, восседали множества бабочек со своими ослепительно-голубыми крыльями.
Через несколько недель, метаясь в бреду на кровати, Даниэль рывком открыл глаза и обнаружил, что комната сплошь наполнена бабочками. Они сидели всюду. На сундуках с игрушками, комоде, мягких креслах, книжных полках, старых канделябрах, полу, подоконниках, стенах, и даже железную дорогу уже не было видно среди яркого ковра сияющих в свете луны голубых крыльев. А самого Даниэля покрывала живой простынёй одна сплошная голубая шевелящаяся масса.
Тихое шуршание крыльев больше не завораживало его. Оно казалось зловещим, будто шёпот тысяч голосов прокатывался по комнате и выжидательно замирал, нетерпеливо предвкушая свой ночной пир.
Семейный врач разводил руками. Состояние мальчика стремительно ухудшалось, анемия распространялась уже на всё тело, а оно, в свою очередь, за одну ночь пошло мелкими синими крапинами. Спешно вызванный доктор, покачал головой и сообщил, что ребёнок разлагается заживо, а священник, проводивший обряды в спальне вот уже третьи сутки твердил, что на сына Кларенсов наложено проклятие. Вот только сам он против такого мощного колдовства был бессилен, и ребёнка следовало непременно отдать на попечения монастыря.
Но Кларенсы, как светские люди новой эпохи, всё больше доверяли врачу, а потому вывозить поражённого неведомой инфекцией сына, способного умереть по дороге в храм, из семьи наотрез отказались.
К третьему дню новой луны маленький Даниэль сипло дыша, смотрел на своих родных не понимая, зачем к нему пришло столько народу. Прощаясь с любимейшим из отпрысков, миссис Кларенс была безутешна и осталась в ночь у кровати обречённого.
Едва первый солнечный луч пробился из-за верхушек раскидистых деревьев сада, маленькая детская ладошка опустилась на голову матери и выжидательно замерла. Миссис Кларенс вздрогнула, очнувшись от наполненного горем беспокойного сна, и, гортанно всхлипнув, последний раз посмотрела в глаза своему ребёнку. Но затем, удивлённо подалась вперёд, не веря самой себе.
Маленький Даниэль выглядел абсолютно здоровым и счастливо улыбался окидывая мать лучистым взглядом пронзительно-голубых глаз. Такого оттенка миссис Кларенс не припоминала у него с самого рождения. Но Даниэль лишь переливисто засмеялся, словно бежавший неподалёку от их поместья полевой ручеёк, и бодро привстал, приковывая ярким взором мать к месту.
- Мама, ты любишь бабочек? - неожиданно спросил он и игриво склонил голову на бок.
Миссис Кларенс не нашлась, что ответить, и, не веря своему счастью, прижала сына к себе. Тот какое-то время терпел объятия матери, а затем, деловито отстранившись, улыбнулся и, свесив бледные ножки с кровати, уверенно встал на пол.
Взяв растроганную свершившимся за ночь чудом мать за руку, он с улыбкой повёл её к распахнутому настежь окну. А когда та в изнеможении прислонилась к старой деревянной раме, и вдохнула полной грудью запахи цветочных клумб, отступил на шаг и ярко улыбнулся. И зрачки его сами собой хлопнули, словно крылья бабочки, а под кожей щеки на мгновение проступили длинные овальные тельца с выжидательно замершими усиками.
