Тягур Михаил Игоревич. Советская пропаганда и подготовка к войне. Январь-июнь 1941 г

Советская пропаганда и подготовка к войне.

Январь-июнь 1941 г.

Этот текст написан на основе доклада, с которым я выступал 8 ноября 2011 года на заседании Студенческого Научного Общества Кафедры Русской Истории в родном РГПУ имени Герцена. Я постарался изложить то же, что было в докладе. Конечно, без корректив и добавлений не обошлось. Но они - оговариваются особо. Да и не это главное. А главное - попытка изложить найденные мною факты и выводы, к которым я пришёл, нормальным, человеческим (незаумным) языком. Получилось или нет - судить вам, читатели.

Я занимаюсь изучением советской предвоенной пропагандой. Конкретно - периодикой.

Зачем этот вопрос изучать?

Изучая периодику (газеты, журналы), изучая эту самую пропаганду, можно понять к какой войне мы готовились, с кем, отследить изменения этих установок, зафиксировать их.

А периодика того времени жёстко контролировалась сверху.

Установился этот контроль ещё в начале 30-х. В 1930-м во главе редакции "Правды" поставили Льва Захаровича Мехлиса. И после этого, как вспоминал художник-карикатурист Борис Ефимов, "Правда", ранее бывшая "в общем, нормальной газетой, превратилась в некую безапелляционно-директивную инстанцию"(1). Уже тогда, в начале 30-х кое-кто называл "Правду" "личным непосредственным рупором" Сталина (Мартемьян Рютин) (2).

Следом вся остальная печать тоже была превращена в проводник генеральной линии.

Чтобы проиллюстрировать степень контроля, приведу случай из воспоминаний Давида Иосифовича Ортенберга. Он, правда, взят из более позднего периода - уже шла война.

В 41-43 годах Ортенберг был главредом газеты Наркомата Обороны "Красная звезда". Как-то раз его и главреда "Правды" Поспелова вызвал к себе начальник Совинформбюро и первый секретарь Московского райкома Александр Сергеевич Щербаков.

"На столе у Александра Сергеевича лежат полосы наших газет. А на снимках и вокруг них кранным карандашом какие-то пометки. Никак мы не могли додуматься: что это? для чего? Но Щербаков нам всё объяснил:

- Вот, - показывает он на пометки, - снимки так отретушированы, что сетчатка на них выглядит фашистскими знаками. Это заметил Сталин и сказал, чтобы вы были аккуратнее. Нужны вам ещё пояснения?".

По словам Ортенберга "только обладая фантазией, можно было в обыкновенной сетчатке, где по цинкографической технологии пересекались линии, увидеть свастику". Но у товарища Сталина фантазии оказалось в достатке, он эту свастику увидел, и результат Ортенберг описывает так:

"Если бы после этого кто-то заглянул в поздний час в кабинет Поспелова или мой кабинет, он увидел бы более чем странную картину: мы, то есть Поспелов и я, с лупами на длинных рукоятках в руках тщательно рассматриваем оттиски идущих в очередной номер снимков".

Редакции над своими начальниками посмеивались: "Тише, не отвлекайте редактора, он "ловит блох"". Если верить Ортенбергу, через неделю его эти шуточки надоели и он "ловить блох" прекратил. А Поспелов - продолжил(3). Может, было и наоборот. Но нам важно не кто из них через неделю это занятие прекратил, а показанная этим эпизодом степень контроля над прессой. Товарищу Сталину свастика в фотографиях причудилась, и главреды важнейших в стране газет начинают высматривать: нет ли её где ещё...

При такой степени контроля всякое изменение в курсе периодики, в оценке событий - непосредственно продиктовано высшим политическим руководством. И товарищем Сталиным лично.

А значит, периодика, газеты и журналы, - один из ключей к пониманию того, к чему, к какой войне и как готовилась советская власть, что планировал Сталин.

Это - одна сторона проблемы.

Вторая - это вопрос восприятия прессы. Как её воспринимали те, кому она предназначалась? Скажем так, широкие народные массы. Верили ли её? Тоже, как и первая сторона проблемы - вопрос по-своему глобальный. Просто потому, что это вопрос о доверии населения советской власти вообще. Ведь советская печать от советской власти неотделима.

Как на этот вопрос ответить?

Жил на свете такой Борис Бажанов. Бывший секретарь Сталина, в 28-м году бежавший за границу. В Финскую войну он работал с советскими военнопленными, пытался сформировать из них антибольшевистскую Русскую Народную Армию и ней пойти освобождать Москву от коммунистов вообще и от своего бывшего начальника в частности.

Он в своём докладе начальству из Русского Обще-Воинского Союза (4) писал, что из 100 пленных 85 "можно рассматривать как людей, явно недовольных советской властью" (из них 50 человек - настолько антисоветски настроенные, что их можно использовать для боевой работы) (5).

Но Бажанов - лицо заинтересованное. Да и пленные - категория специфическая. Они прошли через бои, через разгром своих частей, в плен попали. С ними уже работали финны, и работал сам Бажанов. Их настроения по сравнения с тем, что было до войны и плена, могли существенно измениться.

Другой эмигрант, Иван Лукьянович Солоневич (бежал из СССР в 1934 году), писал, что "советская печать занимает совершенно исключительную позицию: ей решительно никто не верит, в том числе и партийцы. Не верят даже в том, где она не врёт" (6). Но Солоневич - тоже лицо заинтересованное, эмигрант, сознательный контрреволюционер, монархист...

Можно ли им верить? Бажанову, Солоневичу, другим...

Историки Михаил Иванович Мельтюхов и Александр Леонидович Кузьминых работали со сводками НКВД о политических настроениях накануне войны. Мельтюхов - со сводками армейских особых отделов за 39-41 гг. Кузьминых - со сводками Управления НКВД Вологодской области за 39-42 гг. Оба привели в своих статьях "негативные", с точки зрения НКВД "неадекватные" высказывания о внешней политике СССР. О том, что СССР - агрессор, напал на Польшу, на Финляндию. О том, что в капстранах живут лучше, чем при социализме. Что в случае войны с Германией Советский Союз будет разгромлен.

Кузьминых делает вывод: "...советское общество накануне Великой Отечественной войны было глубоко расколото. Значительной была категория лиц, недовольных политикой советской власти и открыто выражавших своё недовольство" (7).

То есть можно говорить о большом проценте советского населения, которое пропаганде не верило. Конечно, цифры Бажанова (85%) и мнение Солоневича не подтверждаются, но мы выясняем, что у них было какое-то основание.

Мой научный руководитель Александр Юрьевич Давыдов на заседании СНО вступил со мной в спор. Газетам верили - заявил он. Спорить со мной он имел полное основание хотя бы потому, что тогда в своём докладе я заявил просто: "Таким образом, цифры Бажанова и Солоневича подтверждаются". А это - неправомерное преувеличение. Молодёжь, например, верила. Потому что её обрабатывали с самого детства. В том, что верила, доверяла партии, правительству и газетам, убедиться просто - достаточно заглянуть в изданные Артёмом Драбкиным книги серии "Я дрался..." Но ведь была не только молодёжь. Были люди старше, пережившие Революцию, Гражданскую войну, коллективизацию. Будет ли верить газетам крестьянин, который в начале 30-х годов пережил голод? Голод, когда доходило до людоедства. А в газетах об этом - ни слова. В общем, вопрос нельзя сводить к альтернативе "верил советский народ газетам" или "не верил". Надо смотреть по социальным слоям, возрастным группам, по регионам. Надо конкретно выяснить - кто доверял газетам, кто нет и почему. Но это уже - отдельная большая тема.

Понятно, что люди, которые работали в пропагандистском аппарате, в печати, сами-то не особо верили в то, что говорили и писали (на то они и пропагандисты).

Вот, например, в Пскове до войны была газета "Псковский колхозник". Началась война. В Псков пришли немцы. И редакция газеты в полном составе перешла к немцам. И всю оккупацию та же редакция издавала в Пскове газету "За Родину". Только там, где раньше шли хвалебные тексты в адрес Иосифа Виссарионовича Сталина, пошли панегирики в честь Адольфа Гитлера (8). Этим людям, по-видимому, было глубоко без разницы, врут они или нет, надо ли бороться за Родину или нет...

У тех, кто газетам не верил, оставался другой источник информации - слухи. Как писал позднее поэт Феликс Чуев, "государство без гласности стало Страной Слухов, Сплетен, Россказней" (9). Но те же слухи и россказни зачастую строились именно на толковании сообщений печати.

Михаил Мельтюхов приводит высказывание 3-курсника Академии Химической защиты Адамашина. Произнёс эти слова Адамашин в 39-м году, после того, как советские войска вошли в Западную Белоруссию и на Западную Украину.

"Говорили, что чужой земли не хотим, а как увидели, что можно кусочек захватить, сразу об этом забыли. Немцы, когда Судеты захватывали, тоже писали, что они немцев защищают, там немцев как раз столько, сколько белорусов и украинцев в Польше. Мы кричали, агрессоры, а теперь сами то же делаем... Хорошо чужими руками жар загребать. Немцы разбили Польшу, а мы на готовое идем" (10).

По сути тут всё взято из советских газет. И то, что немцы уже разбили Польшу, и мы "на готовое идём" (это часть официального объяснения введения на территорию Польши РККА - Польское государство уже не существует). И фраза - "чужими руками жар загребать" тоже из советских газет. Они тогда - после заключения Пакта Молотова-Риббентропа - часто её употребляли. Мол, англичане и французы хотели втянуть СССР в войну с Германией на невыгодных нашей стране условиях. Чтобы "загребать жар чужими руками", чтобы СССР сражался и истекал кровью, а сами они бы сидели в сторонке от основной драки и от войны бы получали только выгоды.

То есть все факты тут - из советских газет. Лишь толкование отличается. Даже если человек прессе не верил, ему приходилось выстраивать картину событий на основе сообщений прессы. А значит, она влияла и на скептиков.

Закончим с вводной и частью и перейдём же наконец непосредственно к пропаганде первого полугодия 41-го года. Что газеты и журналы Советского Союза писали о Германии, которая стала нашим главным противником на ближайшие после 22 июня 41-го несколько лет? Основными источниками для нас здесь послужат газеты "Правда" и "Красная звезда" (но мы будем привлекать и другую периодику).

10 января того грозового года были подписаны советского германские договор о границе, хозяйственное соглашение, соглашение об урегулировании взаимных имущественных претензий по Литве, Латвии и Эстонии. На следующий день этому событию была посвящена передовая статья "Правды" - "Новые победы советской внешней политики". Потом было напечатано несколько обзоров отзывов иностранной прессы об этих соглашениях (11). Отношения Германии и СССР расценивались как прочные, добрососедские, дружественные.

Об Англии, о других странах Европы (нейтральных и оккупированных) постоянно сообщались сведения на тему нехватки там продовольствия, карточной системы. О Германии - ни одного подобного сообщения. Об Англии и США регулярно печатались материалы о недовольстве рабочих этих стран, об их антивоенных настроениях, о том, что война, которую ведёт Британская империя - империалистическая.

О Германии - ничего подобного.

Зато в феврале-марте в "Правде" можно найти сообщения о большом интересе берлинцев к опере Чайковского "Чародейка" (12), о большом успехе советского павильона на Лейпцигской ярмарке (13).

К слову. Если мы возьмём журнал "Интернациональная литература" и заглянем в его отдел хроники, то в мартовском номере мы тоже найдём сообщение о "Чародейке" в Берлине, о том, что немцы этой премьеры ждали "с большим интересом", приводилось отзывы немецких газет о Чайковском (например, "Фелькишер беобахтер", о том, что Чайковский "создал свой оригинальный и величественный оперный стиль") (14). А в апрельском номере (номер журнала - за апрель, но отдел хроники составлен из материалов, поступивших до 15 марта) есть сообщение о Германии под заголовком "Интерес к русской культуре". Говорилось о концерте, посвященном русским музыке и литературе, в городе Гера, о докладе "Русская культура XIX века" в Кёнигсберге в Институте восточных исследований (15).

То есть пресса изображает не только хорошие политические отношения, но и налаживание культурных связей.

Попадаются, правда, и отдельные антинемецкие материалы.

Например, 4 марта в газетах появилось официальное заявление НКИД о том, что ввод германских войск в Болгарию "ведёт не к укреплению мира, а к расширению сферы войны и к втягиванию в неё Болгарии" (16).

Но в целом линия печати: с Германией у нас хорошие отношения.

Так - до апреля.

А в апреле - поворот. Вернее, начало поворота.

Что же произошло?

В марте 1941 года Гитлер потребовал от Югославии присоединения к Тройственному пакту. После бурных обсуждений в правительстве Югославия 25 марта всё-таки к нему присоединилась. После этого по всей стране прокатилась волна митингов и демонстраций протеста, а в ночь на 27 марта произошёл государственный переворот. Правительство Цветковича, решившее присоединиться к пакту, было свергнуто. Принц-регент Павел бежал из страны. Новое правительство возглавил генерал Душан Симович, а главой государства был объявлен король Пётр II, за которого до этого, по малолетству его, главой считался принц-регент.

Гитлер тут же приказал готовить нападение на Югославию, а югославы тут же начинают переговоры с СССР, надеясь, что союз с Россией устранит угрозу нападения немцев или хотя бы оттянет её.

Советско-югославский договор о дружбе и ненападении был подписан в Москве 6 апреля в 3 ночи (официальная дата - 5 апреля). В 4 утра его уже передали по радио и отправили в газеты для печати.

В Генштабе Красной армии тут же стали согласовывать списки самолётов, артиллерийских орудий и миномётов для отправки в Югославию. Согласовали. Отправить, правда, не успели. (Но документы об этом позже попали немцам в руки и в ноте от 22 июня, которую немецкий посол Шуленбург вручил Молотову, среди длинного-длинного перечня всего, что СССР сделал нехорошего Германии, упоминалась и поставки оружия в Югославию) (17).

В тот же день, 6 апреля, немецкие войска напали на Югославию. А через десять дней она уже разгромлена и захвачена.

Что в эти дни пишут советские газеты?

Когда правительство Симовича приходит к власти - это "правительство национального единения" (18). Когда немцы начинают пропагандистскую кампанию против Югославии, якобы в Югославии угнетают немцев и вообще все национальные меньшинства, что сербские офицеры устраивают резню по национальному признаку, то 2, 3 и 4 апреля "Правда" и "Красная звезда" перепечатывают югославские опровержения.

Когда заключается договор с Югославией, то в передовой статье "Правда" заявляет:

"Дата подписания договора о дружбе и ненападении между СССР и Югославией не только явится значительной вехой для развития дружественных отношений между обоими государствами, но и отметит совместные усилия правительств СССР и Югославии, направленные к укреплению мира и предотвращению распространения войны...

...Путём многочисленных демонстраций и митингов широкие слои населения Югославии выразили свой протест против внешней политики правительства Цветковича, которая грозила Югославии вовлечением её в орбиту войны. Новое правительство, возглавляемое генералом Симовичем, по приходе к власти выступило с заявлением, в котором совершенно отчётливо подчеркнуло своё стремление к миру и сохранением дружественных отношений со всеми государствами, в первую очередь с теми, которые являются соседями Югославии" (19).

То, что Гитлер переворотом в Белграде недоволен - очевидно. То, что со дня на день он нападёт на Югославию - тоже очевидно.

Но в Москве подписывают договор, в четыре ночи его кладут на стол в редакции "Правды" и дают задание срочно - ведь к утру газета должна быть готова - написать передовицы. И написать именно в таком духе.

Публикация эта - явно антигерманская.

Линия эта продолжается и после гитлеровского нападения на Югославию. Приводятся положительные отзывы иностранных газет о договоре с Югославией (20), подчёркивались мирные намерения югославского правительства (21), осуждалось вступление Венгрии в войну с Югославией на стороне немцев (22).

И после разгрома Югославии, уже в мае, эта линия продолжается. Теперь ни одного положительного материала о Германии ни в "Правде", ни в "Красной звезде" вы не найдёте.

(Я, правда, выше говорил об апрельском номере "Интернациональной литературы". Но, повторюсь, там хроника была составлена из материалов, поступивших в редакцию до середины марта. Да и к тому же это специфика издания, это "толстый журнал", который по сравнению с ежедневной газетой не может не запаздывать в реакции на события).

1 мая в "Правде" была напечатана передовица "Великий праздник международной пролетарской солидарности". В ней среди прочего говорилось, что в СССР "выброшена на свалку истории мёртвая идеология, делящая людей на "высшие" и "низшие" расы, где в живых делах воплощается ленинско-сталинская идеология равенства и братства народов, равенства и братства, независимо от цвета кожи или разреза глаз". Ну а в какой стране такая идеология была официальной - уточнять не надо. И так понятно.

А вот второй майский номер журнала "Большевик". Передовая "Во славу родины":

"Мировая война уже разоблачила всю гниль мёртвой буржуазной идеологии, по которой одни народы, одни "расы" призваны властвовать над другими, "низшими". Эта мёртвая идеология принадлежит отжившим классам" (23).

А вот "Красная звезда" от 13 мая. В этом номере напечатана статья профессора и бригадного комиссара Пуховского о работе Сталина "Марксизм и национальный вопрос". Упоминается пангерманизм, говорится о его антинаучности (а ведь это - один из идеологических источников нацизма).

Итак, в печати стали появляться материалы такого рода. Впрямую, что Германия - враг, впрямую о германской угрозе ещё не говорилось. Но начало антинацистского курса в пропаганде - налицо.

Если мы отвлечёмся от прессы, то найдём схожие факты в других сферах пропаганды.

С 1939 году, после заключения с Германией пакта о ненападении, в кинотеатрах перестали показывать фильм "Александр Невский". Тут, в апреле, он снова появился на экранах. Причём воспринимали его именно как антифашистский фильм. Будущий маршал (а тогда - полковник) Иван Христофорович Баграмян как раз тогда сходил в кинотеатр на этот фильм. Вот что он вспоминал:

"Зрители бурно воспринимали перипетии фильма. Когда же лёд на Чудском озере затрещал под псами-рыцарями и вода начала поглощать их, в зале, среди громких восторгов, раздался яростный возглас:

- Так их, фашистов!

Буря аплодисментов была ответом на этот вырвавшийся из души крик (Подчеркнул я - Т. М.)" (24).

Ранее о повороте в пропаганде писали Виктор Суворов, Михаил Мельтюхов и Владимир Невежин (25). Но они начало поворота датировали маем, связывали его с речью Сталина перед выпускниками военных академий 5 мая.

По газетам видно, что поворот начался раньше, в апреле.

А уже с середины мая (по данным Мельтюхова) особые отделы НКВД фиксируют слухи о скорой войне между СССР и Германией (26).

Вернёмся к печати и рассмотрим ещё одно яркое свидетельство этого пропагандистского поворота - историю публикации первых двух частей романа Ильи Эренбурга "Падение Парижа".

Эренбург был корреспондентом во Франции, был свидетелем её разгрома и, вернувшись из оккупированного Парижа, принялся писать этот роман.

Первая его часть была напечатана в 41-м году в мартовском номере журнала "Знамя". Действие романа охватывает 1936-1940 года. Действие первой части - 36-й год.

Есть мемуарные свидетельства о том, что текст романа цензура беспощадно резала, что даже употребление слова "фашист", вызывало там раздражение.

Возьмём текст, напечатанный в "Знамени" и текст, который печатали после войны. Где, вероятно, было восстановлено то, что перед войной исковеркала цензура (27).

В варианте "Знамени" убраны все до единого упоминания о Гитлере. Убраны упоминания вмешательства Германии и Италии в гражданскую войну в Испании (И у франкистов теперь не немецкие и итальянские самолёты, а просто - "иностранные". Правда, оставлены их названия: "юнкерс", "савойя"). Кроме двух случаев - убрано слово "пруссак". Во многих местах убраны слова "фашист", "фашизм". Но не везде. По отношению к французским фашистам они оставлены. Например, в одном месте - в описании драки с фашистами - три раза слово "фашисты" заменили на "люди Брейтеля", "один фашист" заменено на "один франт". Но следующий абзац всё равно начинался фразой "Разогнав фашистов..."

А в описании народных гуляний на День взятия Бастилии упоминалось чучело Муссолини и кукла Гитлера - "на виселице покачивался тучный Муссолини, корчился тряпичный Гитлер..." Гитлера вообще убрали, а "тучный Муссолини" заменили на непонятное "тучный южанин".

24 апреля Эренбургу позвонил Сталин. Спрашивал о "Падении Парижа". Интересовался, будут ли там изображены немецкие фашисты. Писатель ответил, что будут, но посетовал, что, может, не получится третью часть опубликовать, где будет показан захват немцами Франции. Очень уж цензура придирается.

Сталин пообещал помочь.

То есть фактически дал Эренбургу добро писать о немецких фашистах всё, что захочется. То есть обещал цензурные преграды для "Падения Парижа" по максимуму смягчить.

Вторая часть романа (время действия - 38-39 гг.) появилась в июньском номере "Знамени" (сдан в печать в середине мая) (28).

Тут тоже местами убрано слово "фашист". Но - реже. В одном месте убрали слово "гитлеровец", заменили его на "фашист". Снова убраны упоминания о немцах и итальянцах в Испании. Местами есть такие замены: не "немцы придут", а "они придут"; не "сотрудничать с Гитлером", а "сотрудничать с врагами Франции".

Гитлер уже убран не везде. В одном эпизоде даже описывается его речь по радио. Описание, правда, смягчено, убрано, что у Гитлера хриплый голос, что он "лает", "рёв толпы" заменён на "гул".

Но Гитлер уже, в отличие от мартовского номера, упоминается. И не раз. В самом начале упомянут захват немцами Австрии. Говорится о Мюнхене. Вообще ясно, что угроза исходит от Германии.

Если в первой части французский фашист Брейтель говорил, что покупает для своей организации оружие в Дюссельдорфе, то есть Германии - это убрали. Тут, во второй части, упоминания о его сотрудничестве с немцами оставлены.

В "Красной звезде" был напечатан отрывок из второй части (29). Потом в "Красной звезде" и в газете "Труд" появились отрывки из ещё недописанной тогда третьей части (30) (время действия - 39-40 гг.).

Отрывок из "Красной звезды" описывал Париж перед самым вступлением туда немцев. И само вступление. Там описывались, паника, потоки беженцев, страдания их. И - впрямую говорилось, что немецкие самолёты кидали бомбы в этих мирных беженцев, и что от их бомб гибли дети.

В 1939-м году, после заключения Пакта Молотова-Риббентропа, не давали печатать даже статьи о Семилетней войне (31). Это вдруг оказалось неудобным - вспоминать, что мы когда-то там давно, в XVIII веке, воевали с немцами. Как-то не соответствующим политическому моменту и новой дружбе с Германией эти воспоминания далёкого прошлого оказались для цензоров и редакторов.

А тут - напечатать такое.

Налицо - поворот. Налицо - начало подготовки к войне в Германией.

Такая пропагандистская линия и проводилась в апреле-мае 41-го. А вот в июне - произошёл какой-то очередной, не вполне понятный поворот.

Перед нами встаёт знаменитое сообщение ТАСС от 13-14 июня 1941 года.

13 июня его передали по радио, 14 июня его напечатали все центральные советские газеты.

В докладе на СНО я, конечно, не стал зачитывать его полностью. Здесь же приведу целиком:

"Еще до приезда английского посла в СССР г-на Криппса в Лондон, особенно же после его приезда, в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о "близости войны между СССР и Германией". По этим слухам: 1) Германия будто бы предъявила СССР претензии территориального и экономического характера и теперь идут переговоры между Германией и СССР о заключении нового, более тесного соглашения между ними; 2) СССР будто бы отклонил эти претензии, в связи с чем Германия стала сосредоточивать свои войска у границ СССР с целью нападения на СССР; 3) Советский Союз, в свою очередь, стал будто бы усиленно готовиться к войне с Германией и сосредоточивает войска у границ последней. Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны.

ТАСС заявляет, что: 1) Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает какого-либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не могли иметь места; 2) по данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям; 3) СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными; 4) проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии как враждебные Германии по меньшей мере нелепо".

Есть свидетельство, что автор всего текста Сообщения - лично Сталин (32).

Суть Сообщения - в опровержении слухов о "близости войны между СССР и Германией". Кто бы её ни начал.

Зачем?

По свету уже давно гуляют разные версии.

Например, что Сталин не верил в скорое начало войны. Вот и опровергал надоедливые слухи (а они и по зарубежным газетам вовсю ходили, и внутри страны уже пошли).

Но как тогда объяснить пропагандистскую кампанию перед этим? А переброску советских войск к границам, которая в мае 41-го была в самом разгаре?

Другое объяснение - это дипломатический зондаж. Чтобы узнать намерения Германии. Как Гитлер на это отреагирует. И в тот же день, 13 июня, наш посол передал в германский МИД текст Сообщения. Немцы промолчали. Не могли же они за 8 дней до нападения публично заявить: да, ТАСС право, мы нападать не собираемся. И СССР - тоже. Если б заявили: как объяснять потом всему миру то, что начнётся через 8 дней.

И, мол, согласно такому объяснению, советское руководство поняло: будет война...

Но зачем дипломатический зондаж проводить таким путём? По радио на всю страну объявлять, да ещё и во всех газетах Сообщение ТАСС печатать? (о последствиях - разговор впереди).

Ну и третье объяснение: на случай войны. Если немцы нападут: вот всему миру подтверждение, что мы не виноваты. Мы публично заявили, что нападать на них не собираемся, что мы с ними дружим, а они... Другой вариант этой же версии: СССР готовил нападение. Вот и напечатали Сообщение ТАСС. Чтоб после нашего нападения можно было заявить: да мы не хотели, немцы виноваты, что мы на них напали. А что мы не виноваты - вот Сообщение ТАСС подтверждает.

Но в обоих случаях и эта версия звучит как-то... Ну, по-дурацки, что ли, в свете того, как дальше развернулась советская пропагандистская машина. И в свете того, что вообще произошло потом.

Со времён Никиты Сергеевича Хрущёва пошло гулять по свету утверждение о том, что Сообщение это "дезориентировало население и армию" перед самой войной.

На самом же деле - по разному.

Вот Маршал Советского Союза Александр Михайлович Василевский (тогда, в 41-м, - заместитель начальника оперативного управления Генштаба) вспоминал, что им в тот же день начальник оперативного управления Ватутин, что это дипломатическая акция, что "что целью сообщения ТАСС являлась проверка истинных намерений гитлеровцев", и что ход работы Наркомата обороны и Генштаба не меняется (33).

На Черноморском флоте политработник Азаров, не получив новых указаний, продолжал работать в прежнем русле, заявляя черноморским морякам, что Сообщение ТАСС не должно духовно разоружать, а фашизм остаётся злейшим врагом (34).

Можно найти в мемуарах соответствующие свидетельства не только о генералах и политработниках, но и о том, что "малограмотные старики колхозники, ознакомившись с этим заявлением, глубокомысленно и убеждённо говорили: "По всему - воевать с немцем будем"" (35).

Но это одна сторона. А с другой...

Точно известно, например, что была приостановлена антифашистская пропаганда в Прибалтийском особом военном округе, что там перестали показывать в кинотеатрах антифашистские фильмы (36).

Отдельного рассмотрения заслуживает Западный Особый военный округ.

По моему глубокому убеждению ни один приграничный военный округ не встретил войну так плохо и неудачно, как Западный. При чтении документов и воспоминаний о случившемся там в первые дни войны меня всегда охватывает чувство какой-то жути, потому что ТАКОГО в первые дни войны не было больше нигде на советско-германской границе.

Но мы сейчас говорим не о кошмаре первых дней войны, а о его преддверии.

Возьмём воспоминания Леонида Михайловича Сандалова "Пережитое". Тогда он был начальником штаба 4-й армии, располагавшейся в окрестностях Бреста.

По его свидетельству Сообщение ТАСС "притупило бдительность войск. У командного состава оно породило уверенность в том, что есть какие-то неизвестные обстоятельства, позволяющие нашему правительству оставаться спокойным и уверенным в безопасности советских границ. Командиры перестали ночевать в казармах. Бойцы стали раздеваться на ночь" (37).

То есть в округе уже готовились к войне. Солдаты и офицеры морально были настроены на нападение немцев в любую минуту - в том числе и ночью. Потому и спали не раздеваясь. Но появилось Сообщение и...

А вот описание дня 21 июня. На командарма Коробкова наседает полковник Васильев, который считает, что немцы накапливают силы для нападения. И прямо спрашивает у командарма, почему не предпринимается никаких мер. Коробков ("А что я мог ответить ему?") советует Васильеву "ещё раз внимательно прочитать Заявление ТАСС" (38).

Непонятно, почему работникам Генштаба объяснили, что Сообщение - это дипломатический манёвр, а комсоставу Западного округа этого никто не объяснил. Что это за бардак? Появляется даже такая мысль: а, может, начальник оперативного отдела Генштаба Ватутин подчинённым своим такое объяснение по собственной инициативе сделал? Чтоб не сбивать с ритма уже налаженную работу. Чтоб хоть его подчинённые к войне были готовы...

А вот ещё одно свидетельство из Западного округа. Автор его - Михаил Михайлович Самыгин (39). Перед войной - доцент в Московском институте народного хозяйства имени Плеханова. В августе 41-го попал в плен. Служил во власовской РОА. Потом - эмиграция. В 50-х он в письме известному русскому историку-эмигранту меньшевику Николаевскому описал, как встретил войну.

Он вполне может ошибаться в датах. Так, он пишет, что его призвали на сборы в конце апреля. Но Большие Учебные Сборы (под этим названием скрывался призыв в мае-июне 1941 около 800 тысяч резервистов (40) и пополнение ими воск у границы) начался только в мае. В апреле резервистов её не призывали. (41) Видимо, он допустил ошибку в несколько дней.

Итак, его призвали на учебные сборы. Но обычно они проходили под Москвой, а тут резервистов вдруг направили в Белоруссию - в Западный ОВО. В звании младшего лейтенанта. "Политическая обстановка, то есть нависшая угроза вторжения, была ясна каждому". "Барановичи, Белосток, Волковк, Брест, где мне довелось побывать в первую половину мая месяца, представляли собой вооружённый лагерь, готовый к оказанию сопротивления в любую минуту". В Белоруссии войска (и Самыгин в их числе) постоянно проводят дни в поле, занимаются непрерывными учениями. При "почти каждое учение, в том или ином виде, связывалось с боевыми стрельбами, часто практиковалось движение за огневым валом. При этом были потери, правда, небольшие. На это смотрели легко: цель оправдывает средства. Патронов и снарядов не экономили: чувствовалось, что игра кончилась и надо за дело браться серьёзно". У солдат и офицеров отменены отпуска. Местами войска ночуют в окопах. Все понимают: "воевать придётся и скоро".

"Так прошли май и первая неделя июня. Затрудняюсь точно определить дату, но где-то до 10 июня произошёл перелом. Кто-то, стоявший высоко наверху, ослабил туго свёрнутую пружину. Это немедленно почувствовали все. Специальные подразделения были откомандированы от полков на особые сборы. 30% офицеров получили отпуска и разъехались. Учения продолжались, но чувствовалось, что это делается только для сохранения дисциплины, а не из необходимости. Офицеры штабов больше не засиживались ночами на т[ак] н[азываемой] моб[илизационой] работе, на спортивных площадках запрыгал волейбольный мяч и послышался весёлый смех офицерских жён, к которым вернулись мужья. Напряжение спало - наступила реакция, выразившаяся для одних в пьянстве, для других в женщинах, и, в общем, для всех в тех скромных развлечениях, которые были доступны. Мы, офицеры запаса, ждали конца сбора и уже писали домой, чтобы снимали дачи и устраивались на лето. И что греха таить, у очень многих шевелилось чувство благодарности к правительству в Москве, сумевшему ещё раз избежать войны. Европа воюет, а мы играем в волейбол! Но тут же рождалось и смутное тревожное чувство: сумеют ли они там, наверху, сохранить мир и дальше?..

В этой-то обстановке и пришёл день 22 июня 1941 г., ожидаемый и вместе с тем такой неожиданный" (42).

Допускаю (скорее всего, так и есть), что здесь - ошибка в дате. И перелом надо датировать не "где-то до 10 июня", а 13-14 июня. То, что Самыгин мог ошибиться, неудивительно - после стольких лет, да после боёв 41-го, плена, службы в РОА. Да вдали от родины (умер Самыгин в 64-м на Цейлоне), где в 50-е, после смерти Сталина, о Сообщении ТАСС стали вспоминать в книгах и в печати (а до этого, до доклада Хрущёва на XX съезде - хранили о нём гробовое молчание).

Это - свидетельства тех, кто был в ЗапОВО. На уровне командования армии и на уровне младшего лейтенанта. Картина, несмотря на различия в этом уровне - одинакова.

А что писали в эти дни газет? Что в них печаталось, кроме Сообщения ТАСС?..

В июне, пока не началась война, ни в "Правде", ни в "Красной звезде" вы не найдёте ни одного антинемецкого материала. Они исчезают.

Новый поворот? Но почему? Для чего? Ведь уже явно готовились в войне с Германией...

На эти вопросы я пока ответить не могу.

Мельтюхов, например, пишет, что после сообщения ТАСС антигерманская пропагандистская кампания была "приглушена, но не свёрнута" (43). Невежин утверждает, что "для большинства политработников и после 13 июня 1941 г. директивные установки в антигерманском духе... оставались в силе" (44).

И для таких утверждений (несмотря на всё то, что мы наблюдаем в ЗапОВО) основания есть.

Известно, что 20 июня (то есть за два дня до войны) Сталину на утверждение передали проект директивы Главного Управления Политической Пропаганды РККА "О задачах политической пропаганды в Красной Армии на ближайшее время". В проекте говорилось о необходимости развенчать представление о непобедимости германской армии, о том, что "значительная часть германской армии устала от войны", и что "превращение Германии в поработителя народов, тяжёлые экономические условия порождают недовольство народных масс" (45).

Но рассмотреть проект до начала войны, Сталин, судя по всему, не успел. Так что как бы он к нему отнёсся и утвердил бы - нам неизвестно.

Газеты же тем временем молчали. При их изучении складывается ощущение, будто в их редакциях каких-то важных событий ждали не на советских границах, а в Средиземноморье и в Атлантике. Скажем, если брать большие публикации, а не краткие сообщения корреспондентов ТАСС, то в "Красной звезде" 14 июня была напечатана статья о боевых действиях в Сирии, 18 июня - справка о Гибралтаре, 22 числа - справка об Азорском архипелаге и островах Зелёного Мыса.

Если же мы возьмём "Правду" и обратимся к кратким телеграфным сообщениям корреспондентов ТАСС, скажем, о Гибралтаре, то мы увидим такую картину (впрочем, мы будем брать и другие материалы на ту же тему).

4 июня. Напечатано сообщение о проходе через Гибралтар советских судов.

6 июня. Сообщение о военных манёврах в Гибралтаре.

8 июня. Статья В. Минлоса "Гибралтарский вопрос".

10 июня. Английские корабли вышли из Гибралтара в восточную часть Средиземного моря.

11 июня. Воздушный налёт на Гибралтар.

13 июня. Тут аж три сообщения. Об учебных стрельбах в Гибралтаре. О том, что на территории Испании (в 30 милях от Гибралтара) сбросили бомбы неизвестные самолёты. И - об очередном налёте на Гибралтар.

Сообщения на ту же гибралтарскую тематику можно найти в номерах "Правды" за 14, 15, 16, 17 и 19 июня. Эта точка Земли оказалась под пристальным наблюдением главной советской газеты. Будто там и должно случиться что-то решающее...

"В этой-то обстановке и пришёл день 22 июня 1941 г., ожидаемый и вместе с тем такой неожиданный".

Если же суммировать, то в первом полугодии 41-го в оценках советской печати в частности и пропаганды вообще можно выделить три этапа развития:

1) Январь-март. Дружба с Германией.

2) Апрель-май. Антинемецкая линия в пропаганде.

3) И июнь. Внезапное затухание антинемецкой линии.

Ещё один вопрос, которого мы сейчас коснёмся - образ Красной Армии в советской печати. Всё в те же январь-июнь 41-го. Ведь это тоже важная часть пропаганды. Без этого образа не нарисуешь ни текущую внешнюю политику, ни возможную будущую войну.

Конечно, в те дни наша печать повторяла общеизвестные и несменяемые на протяжении всего советского периода истории (кроме, разве что, Перестройки) утверждения, что армия и флот - любимые детища народа, что партия - душа армии. Но были и темы и идеи специфические именно для этого периода.

Здесь мы не будем брать "Красную звезду", как газету специфически военную, возьмём "Правду" и "Ленинградскую правду". Вот 23 февраля в "Правде" публикуется статья начальника Генерального штаба генерала армии Г. К. Жукова "Год перестройки". Называется так статья по основной идее - после войны с Финляндией Красная Армия перестроила свою систему обучения. Война эта выявила недостатки в обучении и воспитании войск. Но в то же время "именно здесь, на Карельском перешейке, родилась и была осуществлена на практике идея - учить войска в обстановке, приближенной к условиям современного боя. Эта идея ныне стала твёрдым принципом перестройки всей системы обучения и воспитания Красной Армии" (46). Почему принцип "учить войска только тому, что нужно на войне и только так, как делается на войне" (формулировка наркома обороны Тимошенко), принцип обучения в максимально приближенно к боевой обстановке, элементарный и известный с древнейших времён, для РККА родился только в Финскую войну, Жуков не объясняет. И звучат его слова как-то странно для начальника Генштаба. Тут же возникает вопрос: Да как же раньше то красноармейцев обучали?

Жуков же на былых недостатках не задерживается и тут же переходит к победному тону: "старые, порочные методы воспитания и обучения были отвергнуты боевой действительностью. На собственном опыте и путём исследования боевых действий на Западе мы убедились, какие высокие требования предъявляют современный бой к выучке войск и их моральным силам... По указанию Центрального Комитета партии, правительства и товарища Сталина эта система (т. е. новая система обучения войск - Т. М.) в истекшем году была введена в Красной Армии Героем и маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко". В итоге читатель должен убедиться, что в Красной армии всё отлично.

Вот эта идея - идея "перестройки" в обучении РККА - сквозная для газет начала 41-го. Раньше учения были полны условностями и на реальные боевые действия не походили. Теперь при описании учений почти всегда подчёркивается, что "занятия были проведены с учётом... требования народного комиссара обороны" (47). И что в войсках искореняются старые шаблоны и условности в обучении. А если газетам надо кого-то похвалить, то пишут: "Лейтенант Путевский известен в части как враг всякой условности" (48).

Зазвучало вдруг, что приближающаяся война - "суровая и тяжёлая". Вот отрывок из статьи о капитан-лейтенанте Рощине (49):

"Борьбу с условностями в обучении тов. Рощин начал с агитатора. Пришёл он на беседу, послушал. Беседа кончилась, он вызвал к себе агитатора и объявил:

- Отстраняю вас от агитационной работы.

- Есть, отстранён от агитационной работы.

- Садитесь. А теперь давайте с вами побеседуем по душам. Вы рассказывали о будущей войне, в которой нам придётся участвовать. В вашем лексиконе были такие слова: "доблесть", "мужество", "готовность", "непобедимы" и т. д. Но у вас не было сказано о трудностях войны, о тяжёлых, суровых условиях, к которым должен готовить себя воин. Об этом надо напоминать в дни мирной учёбы, чтобы в дни боёв люди легче переносили все лишения..."

Это - вторая сквозная тема в статьях об армии и флоте.

Например, сборник воспоминаний "Бои в Финляндии" хвалится именно за то, что в нём нет "лихого шапкозакидательства" и что он "внушают очень важную мысль о том, что война - дело трудное, требующее большой подготовки, больших усилий для победы" (50).

Кстати, о шапкозакидательстве. Когда о говорят о шапкозакидательстве в предвоенной пропаганде, то часто вспоминают роман Николая Шпанова "Первый удар", изданную в 1939 году. В романе этом описаны первые двенадцать часов будущей войны с Германией. За эти полдня после нападения фашистов на СССР, Красная Армия переходит в наступление и успешно громит врага, наши лётчики уничтожают большие и крайне важные германские военные заводы, а в самой Германии вспыхивает пролетарская революция.

А вот в "Ленинградской правде" в мае 41-го появляется текст Шпанова "Возвращение с разведки (Отрывок из повести "Истребители")" (51). Никакого шапкозакидательства мы там не увидим. Война тут - отнюдь не лёгкая прогулка. В этом отрывке нашим лётчикам приходится сражаться с необозначенным врагом. Враг этот просто так не сдаётся. Вражеский лётчик смело идёт в лобовую атаку. Главный герой отрывка, лётчик Кустов, вынужден (патроны кончились) идти на таран бомбардировщика противника и гибнет.

То есть перестройка в пропаганде явно затронула и Шпанова.

Причём всё это - со ссылками на опыт Финской войны. Её опыт заставил начать "перестройку". Случаи из неё приводят агитаторы в беседах с бойцами. А в "Ленинградской правде" в одной из статей сообщается, что пополнения обучают на местах боёв на Карельском перешейке и заставляют решать "тактические задачи, некогда стоявшие действительно перед частью" (52).

И если в "Правде" 23 февраля армейский комиссар 1 ранга Запорожец писал, что "над многими из наших командиров довлел опыт гражданской войны, который не может идти ни в какое сравнение с требованиями, предъявляемыми современной войной", то тут может показаться что таким новым "довлеющим опытом", который превратился в какой-то фетиш, стал опыт войны с Финляндией.

То есть советское руководство по крайне мере на бумаге всячески пытается показать, что оно усвоило уроки Финской войны. Но как уроки этой войны и как основы "перестройки" преподносятся элементарные вещи: условия войны тяжелы и суровы, учить бойцов надо максимально приближенно к реальной боевой обстановке. А, скажем, вопрос дисциплины в газетах упоминается только в связи с введением генеральских званий, вскользь.

В журнале "Знамя" можно найти статью генерал-майора С. Красильникова "Перестройка боевой подготовки Красной Армии". Там перечислены основы этой перестройки. Их 7 пунктов. Укрепить дисциплину - пункт номер шесть. А воспитание инициативы у командиров - седьмой.

Приведу эти пункты полностью:

"1. Надо учить только тому, что нужно на войне, в бою. Надо учить войска в обстановке, максимально приближенной к боевой.

2. Нельзя армию ориентировать на лёгкую победу, поэтому необходимо её учить преодолевать трудности в самых суровых условиях.

3. Следует учить войска всех родов в постоянном тесном боевом взаимодействии.

4. Перестройку боевой подготовки надо начать с самых низов - с мелких подразделений, подняв и сделав всесильными в первую очередь взвод, роту, батальон и им соответствующие подразделения в других родах войск.

5. Надо учить войска с учётом всего нового, что даёт опыт, и непрерывно двигать военное дело вперёд.

6. Необходимо укрепить в армии железную дисциплину.

7. Нужно воспитать в командном составе всех степеней широкую инициативу, находчивость, смелость и решительность в действиях" (53).

Мы видим перед собой общие декларации. А сами принципы эти - элементарны, они должны быть в нормальной армии очевидны и без всякой "перестройки".

Правда, я должен тут оговориться об очередном своём несогласии с Александром Юрьевичем Давыдовым. Он считает, что важнейшей проблемой была дисциплина (тут я согласен). Что лето 41-го выявило отсутствие этой дисциплины в войсках. Что советское руководство, судя по печати, внимания дисциплине не уделяло и эту важнейшую проблему не решало. Если судить по газетам - да, о ней мало говорили. Но в 40-м году для поднятия дисциплины не говорили, а принимали конкретные меры. Внешнее выражение их - введение генеральских званий (Все военные историки пишут, что делалось это для укрепления авторитета комсостава. Я плохо понимаю как укрепит авторитет комполка, если его станут называть полковником, в авторитет комкора - если он станет генерал-лейтенантом. Но я человек невоенный, им, наверное, виднее), упразднение системы военных комиссаров. А ещё приняли новый дисциплинарный устав. Согласно которому теперь командир, если подчинённый приказ отказывался выполнить, мог применить оружие (такого права раньше у комсостава не было). Так что меры по укреплению дисциплины принимались и проблему эту пытались решить.

Однако, судя по тому, что случилось летом 41-го, перестройка в РККА была далеко не так успешна, как её в феврале изображал Жуков.

ВМЕСТО ПОСТКРИПТУМА.

Уже после выступления на СНО (потому говорю об этом отдельно) довелось мне найти ещё одно примечательное свидетельство. Тоже из ЗапОВО Есть на свете журналист Артём Драбкин. Он издал уже немало книг интервью с ветеранами ВОВ ("Я дрался на Т-34", "Я дрался с панцерваффе" - интервью с артиллеристами-сорокапятчиками, "Я ходил за линию фронта" - о фронтовой разведке, "Я дрался на истребителе", "Я дрался на Ил-2" и многие другие), а ещё больше интервью опубликовано на сайте "Я помню". Чтение чрезвычайно занимательное и для интересующихся историей - полезное.

Вот среди других было там опубликовано и интервью, взятое Григорием Койфманом у Овецкого Бориса Моисеевича, служившего артиллеристом. Призвали его в армию в ноябре 40-го года, служил он в 75-й стрелковой дивизии в 235-м гаубичном полку. Дивизия дислоцировалась на юге Белоруссии, у Мозыря. Но 5 мая 1941-го дивизию подняли по боевой тревоге:

"Был получен приказ о выходе на запад, к государственной границе. К границе выдвигались все три стрелковых полка дивизии - 28-й, 34-й и 115-й, наш 235-й ГАП и 68-й ЛАП. В первые же дни похода нам выдали боекомплект, приказали всем заполнить "смертные" медальоны, зашить их в карманы гимнастерок, чтобы они всегда были с собой. К границе части дивизии перемещались разными способами и путями.

Дивизионы полка, которые были на тракторной тяге, загрузили на платформы и отправили по железной дороге, а нашему дивизиону пришлось следовать своим ходом, на конной тяге. Шли мы только ночью, в обход населенных пунктов.

Днем делали остановки в лесах или в болотах с высоким кустарником, занимались обычными делами, а с наступлением темноты продвигались ускоренным маршем, пройдя, так сказать, "на рысях" Житковичи, Лунинец, Пинск. Несмотря на кое-какие возможности вздремнуть днем, все же ночью хотелось спать неимоверно, и мы научились спать на ходу, главное - чтобы было за что держаться - за повозку, двуколку, орудие, так можно было спать долго. Но ночные переходы выматывали и людей, и лошадей.

Ночи в мае уже короткие, за пять - шесть часов надо было пройти по 25-30 километров, да еще в предрассветном сумраке подыскать удобное место для дневки.

Всю ночь мы думали о дневном привале, чтобы выспаться, но надо было еще позаботиться о лошадях: накормить напоить, почистить, да и самим надо было поесть, привести себя в порядок, просушить портянки, и когда уже доходило до отдыха, то наступало время обязательной в армии политбеседы. Тут начинались мои дополнительные хлопоты, поскольку меня назначили (совмещая с командованием отделением) на должность замполитрука батареи (я носил в петлицах четыре треугольника и комиссарскую звездочку на рукаве). Ежедневно я проводил политбеседы с личным составом батареи. Нас же, тех кто проводил политбеседы в подразделениях, также ежедневно собирал на инструктаж комиссар полка майор Разумейко, который сопровождал дивизион на марше. В начале похода основная тема и содержание бесед сводились к одному: "Наше наступление на сосредоточение немецких войск в Польше", перед нами ставилась задача уничтожить эту немецкую группировку.

Наступление предполагалось начать "с марша", и этим нам объясняли скрытность нашего передвижения, мы должны были незаметно сосредоточиться на границе для последующего удара. Такие беседы с комиссаром держали нас в постоянном напряжении и тревоге, в ожидании близкого начала войны. Причем, все красноармейцы и политработники свято верили, что мы не собираемся захватывать польскую территорию, что Красная Армия призвана только освободить соседний польский братский народ, порабощенный немцами. При этом, будет предотвращена угроза нападения Германии на нашу страну. Война будет на чужой территории и победа будет за нами.

По мере того как мы приближались к границе, темы бесед изменялись. О наступлении на немцев уже никто не говорил, никто о такой поставленной задаче и не упоминал.

На политзанятиях обсуждался только текущий момент, но опять таки, не у нас, а где-то далеко в Европе, в Англии, Франции. Мотивация скрытности нашего передвижения тоже изменилась - по новой версии, мы вроде бы опасались дать немецкому командованию основание считать, что наши силы где-то сосредотачиваются и мы, таким образом, выказываем недоверие Пакту о ненападении. Все должно было выглядеть как в обычной обстановке... Почему вдруг произошли такие изменения - мы тогда не задумывались, во всяком случае не обсуждали, а если кто-то и анализировал происходящие "метаморфозы", то предпочитал держать язык за зубами..." (54)

Дивизия была переброшена к Малорите (южнее Бреста). Артдивизион, в котором служил Овецкий, был придвинут вплотную к границе и начал строить укрепления.

Наткнувшись на это свидетельство, я, честно говоря, был ошарашен. Очень уж откровенно, выходит, на политбеседах говорилось о надвигающейся войне:

"В начале похода основная тема и содержание бесед сводились к одному: "Наше наступление на сосредоточение немецких войск в Польше", перед нами ставилась задача уничтожить эту немецкую группировку".

И об этом говорили со всеми бойцами дивизии.

Мы готовились к той войне! Мы ждали её со дня на день. Но отчего-то в июне произошёл поворот и пропаганде и в подготовке армии, в настроении высшего руководства, а следом - в войсках. И "по мере того как мы приближались к границе, темы бесед изменялись. О наступлении на немцев уже никто не говорил, никто о такой поставленной задаче и не упоминал". (Хотя тут темы бесед изменились, судя по всему, ещё в мае).

Есть множество фактов, свидетельствующих: потом, 17-18 июня, были опять приняты новые решения. Началось шевеление войск у границ, их передислокация, последовали приказы о повышении боевой готовности. Да вот только выполнялись эти приказы по-разному. Механизм заработал вразнобой. В ЗапОВО, например, эти меры проводились как-то беспорядочно и вяло.

А потом началась Война...

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Цит. по: Рубцов Ю. В. Из-за спины вождя. Политическая и военная деятельность Л. З. Мехлиса. М.: "Компания Ритм Эстэйт". 2003. С. 45.

2. Цит. по: Там же. С. 49.

3. Ортенберг Д. И. Сталин, Щербаков, Мехлис и другие. М.: МП "Кодекс", Объединённая редакция МВД России. 1995. С. 127.

4. РОВС создан в 24-м году по приказу Главнокомандующего белой Руссой армии генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля. Объединял белых офицеров-эмигрантов, должен был при удачном для эмиграции стечении обстоятельств стать костяком вновь создаваемой антибольшевистской армии.

5. Рапорт Б. Г. Бажанова от 12 февраля 1940 г. о результатах агитации среди пленных красноармейцев на советско-финляндском фронте//Александров К. М. Русские солдаты Вермахта. Герои или предатели. М.: "Яуза", "Эксмо". 2005. С. 501-502.

6. Солоневич И. Л. Россия в концлагере. Минск: "Современная школа". 2010. С. 317. (Настоятельно советую эту книгу прочитать. Она и интересно написана, и, видимо, правдиво. Гораздо лучше хвалёного "Архипелага ГУЛАГА" будет. Во много раз).

7. Кузьминых А. Л. "Наверное, будет война...": Политические настроения населения Вологодской области накануне и в начале Великой Отечественной войны//Детектор правды Виктор Суворов. М.: "Яуза-пресс". 2011. С. 128.

8. Радиопередача "Цена Победы" от 7 апреля 2008 года, "Нацистская оккупация: предатели и коллаборационисты"// http://www.echo.msk.ru/programs/victory/505933-echo.phtml

9. Чуев Ф. И. Каганович. Шепилов. М.: "ОЛМА-ПРЕСС". 2001. С. 59.

10. Мельтюхов М.И. Материалы особых отделов НКВД о настроениях военнослужащих РККА в 1939-41 гг.// http://liberea.gerodot.ru/a_hist/meltuhov01.htm

11. Правда, 1941, 12 января, 13 января. Красная звезда, 1941, 12 января.

12. Правда, 1941, 3 февраля.

13. Там же, 9 марта.

14. Хроника//Интернациональная литература. N3//1941. С. 188.

15. Хроника//Интернациональная литература. N4//1941. С. 167.

16. Правда, 1941, 4 марта.

17. Подробнее обо всём этом см.: Нарочницкий А. Л. Советско-югославский договор 5 апреля 1941 г. о дружбе и ненападении (по архивным материалам)//Новая и новейшая история. N1/1989; Гибианский Л. Я. Югославский кризис начала 1941 года и Советский Союз//Война и политика, 1939-1941. М.: "Наука". 1999.

18. Правда, 1941, 29 марта, Красная звезда, 1941, 29 марта.

19. Правда, 1941, 6 апреля.

20. Правда, 1941, 8 апреля, 9 апреля. Красная звезда, 1941, 8 апреля, 9 апреля.

21. Красная звезда, 1941, 10 апреля.

22. Правда, 1941, 13 апреля, Красная Звезда, 1941, 13 апреля.

23. Во славу родины//Большевик. N10//1941. С. 6.

24. Баграмян И. Х. Так начиналась война. М.: Воениздат. 1971. С. 55.

25. Суворов В. Ледокол. Кто начал Вторую мировую войну? М.: "Новое время". 1993. С. 175-176; Мельтюхов М. И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939-1941 (Документы, факты, суждения). М.: "Вече". 2000. С. 430-432; Невежин. "Если завтра в поход..." С. 271-311, 315-316.

26. Мельтюхов. Материалы особых отделов НКВД...; Мельтюхов. Упущенный шанс Сталина... С. 450-452.

27. Эренбург И. Падение Парижа. Роман. Часть первая//Знамя. N3//1941; Эренбург И. Г. Собрание сочинений. В 9-ти томах. Т. 4. Падение Парижа. М.: "Художественная литература". 1964.

28. Эренбург И. Падение Парижа. Роман. Часть вторая//Знамя. N6//1941.

29. Красная звезда, 1941, 17 мая.

30. Труд, 1941, 21 мая. Красная звезда, 1941, 29 мая.

31. См.: Блюм А. Начало Второй мировой войны. Настроения ленинградской интеллигенции и акции советской цензуры по донесениям стукачей и цензоров Главлита//http://www.pseudology.org/Tsenzura/Blum_1939.htm

32. См.: http://grachev62.narod.ru/stalin/t18/t18_094.htm. Примечание.

33. Василевский А. М. Дело всей жизни. М.: Политиздат, 1974. С. 120. (А к тому времени Генштаб работал очень и очень активно. В другом месте Василевский вспоминал: "Дел было очень много, и как-то так незаметно сложилось, что с весны 1941 года, особенно второй её половины, все работники Оперативного управления без каких-либо приказов сверху почти безотлучно находились на своих служебных местах". Василевский А. М. Маршал Советского Союза Борис Шапошников//Полководцы и военачальники Великой Отечественной. Выпуск 2: Сборник. Составитель А. Н. Киселёв. М.: "Молодая гвардия". 1979. С. 55).

34. Невежин. "Если завтра война"... С. 307-308.

35. Постол М. Я. Молодёжь не знает истории // Самсонов А. М. Знать и помнить. Диалог историка с читателем. М.: Политиздат. 1988. С. 63-64.

36. Там же. С. 307.

37. Сандалов Л. М. Пережитое. М.: Воениздат. 1961. С. 78.

38. Там же. С. 86.

39. Здесь я тоже приведу более пространные цитаты, чем на заседании СНО.

40. Василевский. Дело всей жизни. С. 119 Чаще всего указывают именно такую цифру - около 800 тысяч человек. Иногда приводят более подробные цифры, например: 805 264 человека - это 24% от контингента, призываемого по мобилизации, то есть почти каждый четвёртый. Мельтюхов. Упущенный шанс Сталина. С. 363.

41. Но, кстати, было без огласки в печати и на собраниях, призвано 394 тысячи человек новобранцев, родившихся после 1 сентября 1921 года и не прошедших призыв в 1940 году. (Там же).

42. Александров К. М. "Планировался удар по Румынии в направлении нефтяных месторождений". Генералы и офицеры власовской армии о планах Сталина и состоянии РККА в мае-июне 1941 г.//СверхНОВАЯ правда Виктора Суворова. М.: "Яуза-пресс". 2010. С. 176-178.

43. Мельтюхов. Материалы особых отделов НКВД...

44. Невежин. "Если завтра в поход..."

45. Цит. по: Рубцов. Из-за спины вождя... С. 118-119.

46. Правда, 1941, 23 февраля.

47. Правда, 1941, 22 марта.

48. Ленинградская правда, 1941, 21 мая.

49. Правда, 1941, 14 апреля. В этой статье, кстати, принцип обучения в обстановке, приближенной к боевой уже не появляется из небытия в войну с Финляндией, а выводится из старых дореволюционных традиций - от Суворова и Макарова.

50. Правда, 1941, 11 марта.

51. Ленинградская правда, 1941, 18 мая.

52. Ленинградская правда, 1941, 12 марта.

53. Красильников С. Перестройка боевой подготовки Красной Армии//Знамя. N6/1941. С. 160-161.

54. Овецкий Борис Моичеевич//http://iremember.ru/artilleristi/ovetskiy-boris-moiseevich.html

2011 год.

Посткриптум.

Некоторое время спустя, в 2012-м году, я, обдумав этот материал ещё раз, написал дополнение к этому тексту, посвящённое июню и Сообщению ТАСС - http://samlib.ru/t/tjagur_m_i/dopolnenie.shtml

И там я пришёл к выводу, что в этом тексте ошибся.

Никакого специального поворота, отмены антигерманской пропаганды в июне 41-го не было. Сообщение ТАСС - это действительно дипломатическая акция. Не очень умная, но направленная в первую очередь на решение внешнеполитической задачи, а не на внутреннюю аудиторию.

Однако, из-за пути, которым была проведена эта акция (объявление по радио и публикация в печати), она вызвала сбой в работе пропагандистского механизма, дезориентировала часть пропагандистского аппарата.

Но с курса антигерманской пропаганды Сталин и его окружение сворачивать в июньские дни не планировали.

2016 год.

Комментарии: 2, последний от 30/05/2017. © Copyright Тягур Михаил Игоревич (tiagur-mih@mail.ru) Размещен: 16/01/2012, изменен: 30/12/2016. 79k. Статистика. Статья: История Пропаганда, канун Войны. 1939-1941. Черновой (архивный) раздел Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Затем читайте "Дополнение. Ещё один раз о Сообщении ТАСС" (http://samlib.ru/t/tjagur_m_i/dopolnenie.shtml). Там и в выводы исправления внесены. То есть тут я уже кое с чем не согласен. И напоминаю, что статья вывешена в разделе "Подступы к теме" - то есть речь идёт о первых опытах, выводы которых потом, по мере дальнейшего изучения, пересматривались.

Тягур Михаил Игоревич : другие произведения.

Советская пропаганда и подготовка к войне. Январь-июнь 1941 г