У каждого человека, конечно же, есть любимое местечко в доме, где он себя чувствует как-то по-особенному хорошо и спокойно. Было такое и у Саши. Любила она сидеть в кресле у окна небольшой угловой комнаты на втором этаже дома. Для кого и чего была эта комнатка предназначена изначально, она, когда впервые появилась в этом доме, сразу и не поняла.
Кроме небольшого кожаного диванчика, сиротливо примостившегося у стены; такого же размера письменного стола, расположившегося возле окна, со стоящей на нем зеленой лампой; висящей на стене полки с книгами и массивного, скорее всего сделанного на заказ, кресла в комнате ничего не было. Саша, внимательно все это осмотрев в первый раз, осторожно присела на краешек кресла, посмотрела в окно и ахнула, увидев голубое, а в этот день без единого облачка, небо и идеально ровные, чуть-чуть покачивающиеся от почти неощутимого ветерка, верхушки сосен. И больше ничего, абсолютно ничего лишнего, что могло бы разрушить эту первозданную красоту, способную привести человека порою к так нужному ему состоянию умиротворения и душевного покоя.
Теперь-то она знала, знала наверняка, что прежний хозяин часто тут бывал, возможно, чтобы подумать о каком-то важном и неотложном деле, а может быть, принять какое-то трудное решение или просто посидеть и отдохнуть, время от времени поглядывая в окно и лениво перелистывая страницы любимых книг.
После такого открытия полюбилась эта комната и Саше. Вот и сегодня, когда выдалось свободное время, она поудобнее устроилась в кресле, прикрыла ноги пушистым пледом, потому что в последнее время они стали часто мерзнуть, посмотрела на знакомый до мельчайших подробностей вид из окна и задумалась. Нет, ее не пугали будущие перемены в жизни, она была им рада, потому что случившееся с ней долгие годы было всего лишь той несбывшейся мечтой, которую она, даже не надеясь на чудо, вопреки всему продолжала хранить в душе.
Только вот сегодня мысли Саши были не о том. Почему-то вспомнилось раннее детство, проведенное в далеком уже теперь Городке, когда ее мир еще был светлым и полным счастья, потому что рядом всегда была любимая мамочка. А закончилось оно, когда мамочки не стало.
***
Ах, как была счастлива Саша, когда гордо вышагивала первый раз в школу рядом с мамочкой! Даже просто идти с ней было большим удовольствием, ведь мамочка была не просто красивой, она была, по глубокому убеждению Саши, самой красивой в их небольшом Городке. Высокая, русоволосая, сероглазая... По такому торжественному случаю губы женщины были слегка тронуты помадой, густые волосы собраны на затылке в замысловатый тяжелый узел, а бледная светлая кожа лица не нуждалась ни в какой пудре.
Жалко, конечно же, что платье Анны не было новым, да и старательно начищенные с вечера туфли тоже, но Саша-то понимала, что это не значило ровным счетом ничего, потому что на ее мамочку все и всегда обращали внимание. Может, из-за необычной для тех суровых мест нежной красоты, а может, из-за умения женщины держаться независимо, никак не реагируя на чужие взгляды, а порой и слова, специально громко брошенные вслед. Была у нее и еще одна особенность: при разговоре с кем-либо она никогда не поднимала глаз выше подбородка собеседника.
Так сложилось, что у Анны не было ни друзей, ни подруг, и все свободное время принадлежало только дочери. А заняться им было чем. Они вместе готовили еду, гуляли в парке, читали и сочиняли сказки, рисовали, учили детские стишки и пели песни. Тут уж Анна не прятала своих глаз, а они у нее были счастливыми и очень-очень добрыми.
На школьном дворе было многолюдно. Анна и Саша встали в сторонке, дожидаясь начала переклички. Девочка была очень взволнована и без конца поправляла то новенький белый передник, то падающую на глаза непослушную прядь таких же светлых, как у матери, волос.
- Мамочка, мамочка, - уже в который раз почти шепотом спрашивала Анну дочь, - я сегодня красивая, правда?
Женщина в ответ ласково улыбалась, прикладывала палец к губам, призывая девочку к молчанию, и так же тихо отвечала:
- Для меня ты всегда красивая.
- Про всегда я знаю, скажи про сегодня, - продолжала настаивать дочь.
- Да не волнуйся ты так, - Анна ласково касалась кончиками пальцев щеки дочери. - Сегодня ты красивая особенно.
Но вот вперед вышла совсем молодая учительница и стала зачитывать фамилии будущих первоклассников. Саша застыла в ожидании.
- Сарновская! - наконец-то услышала она, потому что уже успела испугаться того, что о ней просто забыли. - Александра Сарновская!
- Выпрями спинку, улыбайся и ничего не бойся, - успела шепнуть ей Анна перед тем, как легонько подтолкнула дочь к стоящей возле учительницы группе будущих учеников.
Вот так, крепко сжимая ручку новенького портфеля одной рукой, а другой - столь же крепко букет разноцветных астр, маленькая Саша вступила в новую жизнь.
Время летело незаметно, вот уже и четвертый класс был окончен только на отлично. Ничто не предвещало беды их маленькой семье, но она, незваная, все же пришла. А началось это с того, что поздней осенью, когда еще не выпал снег и вечера были особенно темны, Анна, возвращаясь с работы, оступилась, упала и сломала ногу. Перелом оказался сложным, и после снятия гипса врач посоветовал ей сменить работу, потому что на прежней нужно было целую смену находиться на ногах.
Пришлось уволиться, но ничего подходящего довольно долго не находилось, поэтому через какое-то время и стала Анна по вечерам мыть полы в недавно построенном поблизости магазине. Наверное, это был хороший выход из положения: не тратилось время на довольно длинную дорогу до завода, да и саму работу, поторопившись, можно было закончить пораньше.
- Спасибо, что взяли. Главное, от дома близко, на дочь больше времени останется, - в который уж раз принималась благодарить Анна директора.
- Понимаю, Анна, понимаю, что не для тебя эта работа, не с такой красотой грязной тряпкой махать, но работай, если уж так жизнь сложилась. Дочь-то кормить надо, я понимаю...
Еще долго напутствовал женщину немолодой, но не в меру говорливый директор. Она же, сидя напротив, только смущенно улыбалась, потому что понимала, что он знает и о ее неизвестно от кого рожденной дочери, и о неясных слухах, которые время от времени со злости и обиды распускали о ней отвергнутые ухажеры. Городок был маленьким, чего уж тут...
- Так когда же можно выходить? - наконец-то решилась прервать его Анна.
- Да завтра и выходи, - выдержав паузу, недовольным голосом отозвался директор. - И пораньше, а я все расскажу и покажу.
В магазине Анна проработала уже два года. Ничего особенного за это время не произошло, если не считать того, что время от времени директор по поводу и без повода заводил с ней какие-то пустые разговоры и при этом как бы невзначай допытывался, не надоело ли ей, такой молодой и красивой, одной век куковать. Глазки директора при этом становились маслеными и хитро поблескивали за толстыми стеклами очков, но поскольку дальше пустословия дело никогда не шло, то Анна перестала обращать на это какое-либо внимание.
Саша окончила шестой класс, когда пришла беда настоящая. Девочка так никогда и не узнала, где судьба свела Анну с женщиной по имени Полина, впоследствии сыгравшей в ее судьбе роковую роль. Сначала раз-два в неделю, а потом и чаще стала она после работы захаживать к новой подруге в гости. Полина жила довольно далеко от них в небольшом бревенчатом домике, под окнами которого, как и у многих, по весне распускалась душистая сирень. Не так давно на лесоповале погиб ее муж, а ребенок, которого они с мужем так ждали, родился раньше срока мертвым. Видимо поэтому и стала женщина все чаще и чаще заливать горе сладкой бражкой.
Удивительно то, что Анна, которая была так осторожна при знакомстве с посторонними людьми, вдруг почувствовала в этой женщине родственную израненную душу. Вот с ней она могла открыто говорить обо всем, здесь находила и понимание, и сочувствие. Так и получилось, что для Анны стало какой-то новой болезненной потребностью изливать свое горе чужому человеку, выплескивая всю боль, отчаяние, что за долгие годы одиночества накопились в ее душе, нисколько не боясь насмешки, недоброго взгляда, перешептывания за спиной.
Отныне все вечера этих двух женщин проходили одинаково: они пили сладенькую брагу, рассказывали друг другу о своем житье-бытье и плакали. Боль, казалось, словно бы окутывалась какой-то невесомой пеленой и отступала, а после горьких слез становилось легче дышать и даже верилось, что впереди их ждет нечто хорошее, что позволит, нет, не забыть, а хотя бы принять и отпустить то ужасное, что случилось с ними. Невероятно трудно жить любому человеку в вечном напряжении, все держа в себе, не позволяя ни на миг расслабиться. Не каждый способен это выдержать, вот и Анна не смогла, сломалась.
Долгими вечерами, сидя у окна, Саша дожидалась прихода матери. Уже много раз просила она Анну не ходить к Полине. Мать легко соглашалась, говорила, отводя глаза, что все понимает, что вот этот раз уж точно был последним, но через два-три дня все повторялось снова. И самым страшным для девочки было то, что на всем белом свете не было у нее ни одного близкого человека, кому бы она могла, надеясь на помощь, довериться и рассказать о том, что происходит в их маленькой семье.
Стоял октябрь, на улице было темно, сыро и холодно. Вот и сегодня Саша, со вздохом отложив учебник, встала из-за стола. Часы показывали половину первого ночи. Пора было идти за мамочкой. Это время девочка считала самым удобным, потому что в такой поздний час могла не опасаться встречи с кем-либо из знакомых. Вот уже две недели она забирала мамочку от Полины. А решилась на это после того, как однажды ночью увидела ее на пороге комнаты едва стоящей на ногах, в одной тоненькой кофточке и без пальто, которое, видимо, она забыла у подруги.
И девочке вдруг подумалось, что мамочка, решив по дороге отдохнуть, могла бы присесть на скамейку у какого-нибудь дома и замерзнуть. О таких случаях она была наслышана. Ночью Саша никак не могла заснуть и долго плакала, укоряя себя за то, что не подумала об этом раньше. Она понимала, что лишиться мамочки и остаться одной - это было самым худшим из того, что могло бы с ней случиться.
До дома Полины идти было довольно далеко. Сначала надо было подняться на горку, потом свернуть налево и пройти еще несколько кварталов. Темнота ночи уже сгустилась, и если в начале пути девочка боялась встретить кого-нибудь из знакомых, то после - задержавшегося неизвестно где одинокого прохожего или просто испугаться густо разросшихся кустов и деревьев, которые были посажены почти у каждого дома.
Калитка, как всегда, оказалась открытой. Саша, стараясь не шуметь, прошла по темному двору, толкнула тяжелую дверь, ведущую в дом, и она с легким скрипом открылась. Теперь от мамочки и Полины девочку отделяла только тонкая перегородка. Женщины сидели за столом на кухне и о чем-то разговаривали. Саша прислушалась.
- Ах, Полина, - говорила Анна, - если бы ты знала, как я Александра любила! Как увидела, так сразу и поняла, что эта любовь на всю жизнь. Я ему потом так и сказала, что кроме него в этой жизни мне не будет нужен никто. И ведь не солгала: воды с тех пор много утекло, а я до сих пор никакого мужика с собой рядом даже видеть не хочу.
- А он? - прервала ее Полина.
- А он потом рассказывал, что когда меня обнял первый раз, то понял, что такого с ним никогда не было и уже никогда не будет. Знаешь, мы провели вместе всего две недели, но я ни разу не проснулась первой. Открою глаза, а Александр лежит и на меня смотрит. Говорил, что не может поверить своему счастью.
- Да все они так говорят, когда им что-то от нас нужно, - пробормотала Полина, пододвигая к себе стакан.
- Нет, не говори так, не говори, - заволновалась Анна, замахав руками. - Я не хочу о таком даже думать! Если это так, то что у меня в жизни останется?
Полина медленно отвела взгляд от стакана и с недоумением посмотрела на подругу. Молчание затянулось.
- Хоть ты и красивая женщина, Анна, - произнесла она наконец, -но такая глупая! Дочь у тебя осталась, дочь! А вот мне и того Бог не дал.
Полина после этих горьких слов обхватила голову руками и громко зарыдала, Анна, обняв ее, начала было что-то говорить, пытаясь успокоить, но потом и сама заплакала.
Саша, зажав рот руками и уткнувшись лбом в стену, тоже не могла сдержать слез. Ей было жалко несчастную Полину; жалко мамочку, которую почему-то оставил неизвестный ей, Саше, Александр; жалко себя, потому что, оказывается, мамочке для полного счастья только дочери с таким же именем., как у ее любимого, было мало.
- Ты-то хоть чего плачешь? - через какое-то время спросила, отодвигаясь и вытирая заплаканные глаза, Полина. - Была бы жива моя дочь, я бы...
- Сашеньку свою я люблю, но вот скажи, за что же он со мной так? Годы идут, я уж и ждать перестала, а забыть не могу. Как дальше жить-то, как?
Полина, отвернувшись к окну и не отводя взгляда от непроглядной тьмы, не отвечала, думая о чем-то своем. Анна тоже задумалась, опустив голову и бездумно выводя пальцем какой-то замысловатый узор на клеенке стола. Саша же после таких слов мамочки немного успокоилась, вытерла слезы и уже хотела было пойти на кухню, но остановилась, услышав снова голос Полины.
- Давай-ка, подруга, выпьем, - проговорила она, наполняя стаканы, - а то того и гляди, что твоя дочь придет, а при ней как-то неудобно.
Они молча выпили, но разговора так и не продолжили, и Саша, глядя на них, поняла, что мамочку пора забирать.
***
Зима выдалась необычно морозной и какой-то безрадостной. В самые холодные дни, а они пришлись на конец декабря, даже на неделю отменили занятия в школе. Раньше Саша бы только порадовалась, что проведет целые дни с мамочкой, которая по-прежнему работала только по вечерам после закрытия магазина. Раньше, но не сейчас, когда изменилось все.
После посиделок у Полины Анна утром долго не вставала с постели. Лежала молча, отвернувшись к стене. Поначалу в такие дни Саша пыталась поговорить с ней, но мамочка, ничего не отвечая, лишь шевелила пальцами руки в знак того, что слышит. Большего от нее добиться не получалось. Оживала она лишь к вечеру, без аппетита ужинала тем, что приготовила дочь, а потом брела на работу. Саше, с ужасом и болью наблюдавшей за происходящим, даже начало казаться, что в сердце мамочки сломалось что-то нужное и важное, и вот это что-то отремонтировать было уже невозможно.
Весна тоже не принесла ничего хорошего: уже несколько раз случалось так, что Анна не могла выйти на работу, поэтому с мытьем полов приходилось справляться Саше. Как ни просила она сторожа не выдавать ее, но директор каким-то образом все же об этом прознал. Мамочка уже пару раз плакала у него в кабинете, обещала исправиться и просила не увольнять ради дочери, которую нужно кормить и одевать. Вот и сегодня Саша стояла под дверью и слушала их разговор, хотя разговором это назвать было трудно.
- Ты посмотри, в кого превратилась, - гремел директор, - и даже о дочери вдруг вспомнила! Да если бы не она, давно бы тебя уже выгнал. Больно прыткая ты оказалась, с такими-то темпами и пару лет не протянешь.
- Честное слово, это было в последний раз, простите,- бормотала Анна, не вытирая слез, которые текли по ее бледному лицу.
- И чего тебе не живется, как всем? - опять закипал директор. - Нашла бы себе мужика хорошего, вон их сколько вокруг тебя вилось, да и жила бы спокойно. Так нет же, все забыть не можешь того паршивца, что тебя обрюхатил да бросил. А чего его ждать? Хотел бы - давно появился. И дочь не жалеешь. Вот кончишь жизнь под забором, а она куда?
- Я все понимаю, - опять принималась было бормотать мать, однако директор ее уже не слушал.
- Иди работай, но если еще раз сорвешься...
Мать, опустив голову, как-то неловко, боком, вышла из кабинета и, стараясь не встретиться взглядом с Сашей, побрела к комнатушке с инвентарем.
После последнего предупреждения Анна, стараясь не сорваться в запой, выпивать стала значительно реже и даже перестала ходить к Полине. А у Саши в душе затеплилась надежда, что в конце концов все как-то само собой образуется. Только вот прежней беспричинной радости от самой жизни в душе больше так и не появилось, а где-то в ее глубине поселился мерзкий и липкий комочек страха, который в любой момент грозил разрастись и навсегда похоронить ее пустые и напрасные ожидания.
Квартира, в которой жили Саша с мамочкой, состояла из трех комнат. Самая вреднейшая из всех вредных старуха, которую Саша про себя называла Бабой Ягой, жила в первой. Говорили, что из-за невыносимого характера от нее сбежал муж. Сын ушел в армию, во время увольнительной познакомился там с милой девушкой, на которой потом и женился. Вот поэтому, видимо, домой и не вернулся. Приятельниц у Яги не было, она никого не любила, и ее не любил никто. Она была постоянно всем недовольна, всех поучала, и девочке иногда казалось, что сказанная кому-нибудь гадость делала Ягу счастливой.
Анна запретила дочери хоть как-то отвечать старушке, и девочка обещала. Вот только один раз, правда, не сдержалась. В тот день на кухне она варила суп, а пришедшая немного позже Яга решила заняться тем же. Она хмуро посмотрела на Сашу, потом перевела взгляд на плиту и поморщилась: та показалась ей недостаточно чистой. Промолчать вечно чем-то раздраженная Яга, конечно же, не смогла, а виноватой в этом безобразии она почему-то назначила Анну. Саша, отвернувшись к окну, изо всех сил старалась держать себя в руках и не отвечать на злые слова старушки, но в тот момент, когда она услышала, что назвала Яга ее мамочку даже никому из распоследних мужиков не нужной пьяницей, не выдержала. Ответа Яге долго ждать не пришлось.
- Никому не нужной? - насмешливо переспросила девочка, поворачиваясь к вздорной старушке. - А я помню, как приходил к нам в комнату Ваш муж, стоял перед мамочкой на коленях, плакал и руки ей пытался целовать, в любви клялся, просил уехать с ним и меня обещал любить как родную. Вот только мамочка отказала ему, не хотела вашу семью рушить. Да, видно, все без толку: сбежал он от Вас, потому что поедом его здесь ели.
Яга, услышав такое от всегда тихой и спокойной девочки, от неожиданности сразу даже не нашла слов для ответа. Саша же, уже входя в свою комнату, все же услышала за спиной злобные вопли.
- Ах ты, безродная... Такая же, как мать растешь! Правду говорят, что яблочко от яблоньки недалеко падает.
Вопли раздавались еще долго, но девочка, слыша их, лишь улыбалась. Как бы там ни было, но ворчание Яги в отношении себя и мамочки она стала слышать реже.
Зато в другой комнате жила милейшая старушка, которую все звали просто Ивановной. Доживала свой век она одна. Дочь была давно замужем, но мать к себе не забирала, ссылаясь на то, что дом, в котором она проживала со своим семейством, был мал и для них. Ивановна почти целый день проводила либо лежа в кровати, либо сидя на стуле возле окна, до которого она добиралась с большим трудом, потому что в последнее время стали отказывать ноги.
Из развлечений было только никогда не выключаемое радио да до мельчайших подробностей знакомый вид из окна. Когда-то была Ивановна прекрасной портнихой, но сейчас изредка шила лишь для семьи дочери. По субботам ближе к обеду приходили к ней две внучки. Они торопливо смахивали несуществующую пыль со шкафа, стола и комода, мокрой тряпкой кое-как протирали пол, ставили на стол приготовленный дома обед и, не задерживаясь ни на минуту для разговора с бабушкой, убегали по своим девчоночьим делам. Дочь же приходила в воскресенье рано утром, забирала вещи для стирки, приносила кое-какие продукты и готовую еду на пару дней. А ежедневный уход за старушкой, стояние у плиты, мытье посуды и еще многое-многое другое лежало на плечах Саши.
Когда-то, зная о дружбе старушки с соседской девчонкой, уговорила Сашу дочь Ивановны помогать матери.
- Тебе что, трудно что ли? - говорила она, умильно заглядывая девочке в глаза. - Себе же готовишь, вот и еще одну кастрюльку рядом поставь. Пару картошин очистишь, морковочку да лучок на сале поджаришь - вот и супчик готов. А хлеб я куплю, повидло принесу, вот и будет с чем чаек попить. Много, конечно, я платить не смогу, но тебе с Анной и это не будет лишним.
Деньги им с мамочкой, конечно же, были нужны, но где на все это найти время? Саша начала было отказываться, ссылаясь на учебу, домашнюю работу, которая в последние годы лежала на ее плечах, но увидев слезы в глазах старушки, нерешительно кивнула.
- Хорошо, я поработаю месяц, а там посмотрим, справлюсь ли.
- Да какая уж тут работа? Скажешь тоже... Так, небольшая помощь... Она и времени много не займет, - радостно затараторила женщина и быстро распрощалась.
Ровно через месяц Саша стояла перед ней и рассматривала одиноко лежащую на ладони бумажку.
- Что это? - удивленно спросила она.
Девочка, конечно, знала, что оплата будет небольшой, но ведь не такой же мизерной.
- Мало что ли? - удивленно спросила женщина. - Ты матери еду готовишь, так ведь тоже, наверно, это ешь. Не просто же так...
Саша не сразу поняла смысл сказанного, но когда поняла, то почувствовала, как от обиды кровь прилила к щекам, как задрожали пальцы рук.
- Заберите их назад. Я лучше бесплатно буду Ивановне помогать, чем за эту милостыню, - пробормотала она и сунула деньги женщине.
- Вот и молодец! Вот и договорились. Я всегда знала, что ты добрая девочка, - заулыбалась та, пряча бумажку в карман. - Всегда знала...
Это было последним, что услышала от нее Саша. Она быстро зашла в свою комнату, повернула ключ в замке, легла на диванчик и заплакала. Ивановну она, конечно, не бросит, вот только обида... В последнее время ей и без этого жилось несладко: мало несчастья с мамочкой, так еще и в школе дурень Ломакин и его дружки проходу не дают, да и девчонки, глядя на них, стараются тоже. А теперь вот еще и это. Господи, что с ней не так, что же им всем от нее, Саши, надо?
Вспомнилось, как год назад на уроке она, глядя в окно и задумавшись, не услышала вопроса учительницы. Это, конечно же, было у учеников делом обычным, но в тот момент почему-то вызвало раздражение у педагога.
- Александра, не спи, - строго сказала она, - тема сложная, самой разобраться будет трудно.
Девочка перевела взгляд на учительницу, виновато улыбнулась и кивнула головой.
Вот тут-то и раздался голос Петьки Ломакина.
- Да пусть поспит, когда ж ей спать, если она вчера ночью опять пьяную мать на себе домой тащила?
Сначала в классе наступила мертвая тишина, потом раздались отдельные смешки, а через минуту уже смеялись все. Чего-чего, но подобной подлости от Ломакина Саша, конечно же, не ожидала. Нет, умом-то понимала, что как бы ночами она, идя забирать мамочку, ни была осторожна, как бы ни пряталась в тени домов и деревьев от редких прохожих, но когда-нибудь о ее тайне станет известно. Все, к сожалению, так и случилось.
Ломакин и раньше часто обижал ее, однако Саша, к его большому неудовольствию, уже давно перестала обращать на это внимание. Вот поэтому, видимо, на этот раз он решил ударить ее побольнее.
- Спасибо, Петя, за заботу, - повернувшись к Ломакину, когда в классе стало тихо, спокойным голосом сказала Саша и даже сумела изобразить улыбку.
Парень, насмешливо глядя на нее, шутливо раскланялся.
- Всегда пожалуйста.
Но Саша уже не обращала не него никакого внимания. Она встала, положила тетрадь и учебник в портфель и тем же ровным голосом обратилась к учительнице:
- Можно мне выйти?
Та лишь растерянно кивнула головой.
На следующий день Саша пришла в школу как ни в чем не бывало, молча прошла между рядами и села за последнюю парту: отныне она не хотела здесь ни с кем хоть как-то общаться. А что ей еще оставалось делать? Наверно, только перенять привычку мамочки никогда не поднимать глаз выше подбородка собеседника. Этому она научилась даже быстрее, чем ожидала.
Дома в последнее время становилось все хуже и хуже. Мамочка старалась держаться, но теперь, получив зарплату, делила деньги на две тоненькие стопочки. Одну отдавала Саше на жизнь и пропитание, как она выражалась, вторую же припрятывала, чтобы было на что купить у знакомого барыги попавший к нему неведомыми путями спирт с гидролизного завода.
Пила она теперь иначе: только по рюмочке после завтрака и обеда, чтобы вечером не было нареканий на работе, а вернувшись от Полины, могла еще пару часов сидеть с рюмкой и бутылкой спирта, тихо ведя нескончаемые разговоры с так и не забытым Александром, без следа растворившимся в чужом ей мире. Домашними делами Анна перестала заниматься совершенно, стала молчаливой и какой-то отрешенной от всего, что раньше придавало хоть какой-то смысл их жизни. Саше, с болью наблюдавшей за так быстро изменившейся мамочкой, оставалось только время от времени плакать в подушку, гадая о том, как долго это сможет продлиться.
Но иногда наступали такие моменты, когда застывшие камнем в груди боль и страх гнали ее прочь из дома, обещая где-то там, далеко-далеко, хоть какое-то успокоение. Вот только все это было неправдой, уж она-то знала: ей одинаково тяжело было как с мамочкой, так и без нее. Немного легче Саше становилось лишь в комнате Ивановны. Там она располагалась за столом с учебниками и, пытаясь вникнуть в прочитанное, старательно гнала от себя ненужные мысли.
- Ты только учись хорошо, школу не бросай, - чуть ли не ежедневно внушала ей старушка. - Потом в институт поступишь, стипендию будешь получать. Как-нибудь да проживешь.
-Да я и так стараюсь, - улыбаясь, отвечала ей Саша. - Вот стану врачом, всех вылечу и сделаю бессмертными.
- Вылечишь, конечно, не зря же я за тебя каждый вечер Богу молюсь, - согласно кивала головой Ивановна, а потом, глядя на висящую в правом углу темную икону, начинала мелко-мелко крестить, тихо шепча слова молитвы, сначала себя, а потом и девочку.
***
Восьмой класс Саша окончила очень хорошо. Мамочка сумела продержаться почти до конца августа, но когда ушла в отпуск, то снова зачастила к своей подруге Полине, а Саше опять по ночам приходилось ее оттуда забирать. Противный же Ломакин даже летом не оставлял ее в покое, и девочке иногда казалось, что он специально подкарауливает ее то у магазина, то на базаре, чтобы сказать какую-нибудь очередную гадость.
- Послушай, - однажды не выдержав, обратилась к нему Саша, - отстань, а? Вот что тебе от меня надо?
Ломакин, не ожидая этого, на минуту даже опешил, но тут же нашелся.
- А ты будто не догадываешься?
На его лице в этот момент отразилось такое искреннее недоумение, увидев которое, Саша тут же пожалела, что начала этот разговор, но все же честно ответила:
- Не догадываюсь.
- Если поцелуешь, то скажу, - неожиданно серьезно ответил он.
- Ломакин, - тяжело вздохнув, отозвалась Саша, - я с тобой никогда не разговаривала, а теперь уж точно никогда и не буду. А насчет поцелуя... Ты будешь последним, кого бы я захотела поцеловать.
Она отвернулась и направилась к дому, но Ломакин тут же догнал ее. Теперь лицо его кривила злая усмешка.
- Не боись, Сарновская, все будет так, как ты хочешь, - процедил он сквозь зубы. - Сегодня же и скажу пацанам, чтобы за мной очередь не занимали.
Саша на это лишь пожала плечами и, ничего не ответив и не обращая больше на Ломакина никакого внимания, продолжила свой путь.
Отпуск закончился, но Анна так и не смогла выйти на работу. Директор, несмотря на просьбы и клятвенное обещание Саши какое-то время поработать вместо матери, все же подписал приказ на ее увольнение. Саша его понимала: он и так слишком долго жалел и прощал эту, когда-то так нравившуюся ему, женщину.
Сентябрь Саша собиралась кое-как протянуть на те оставшиеся гроши, которые смогла отложить после долгой и жесткой экономии. А она была просто необходима для покупки нескольких очень нужных ей зимних вещей: за последний год Саша сильно вытянулась, хотя и так давно была выше остальных девчонок в классе. Только вот что делать, когда деньги закончатся, она не знала. Видимо, после дня рождения, после ее шестнадцатилетия, придется искать работу и переходить в вечернюю школу. Но до этого времени надо было еще дожить.
Как-то в конце сентября Саша в очередной раз шла забирать мамочку. Не так давно прошел дождь, на улице было темно и очень сыро. За столь долгое время девочка так и не сумела преодолеть страх ночи, поэтому внимательно, как всегда, вглядывалась в темноту, боясь кого-либо встретить. Уже почти дойдя до дома Полины, Саша, будто что-то почувствовав и обернувшись назад, увидела две темные фигуры, которые быстро ее догоняли. Времени на раздумье не было, и она, не разбирая дороги, побежала. Вот только бежала недолго, потому что в какой-то момент, подскользнувшись на мокрой земле, упала.
Саша тут же попыталась подняться, но сделать этого сразу не смогла из-за резкой боли в ногах, а когда с трудом села, то опустила голову на разбитые колени, обхватила ее руками и тихо заплакала. В какой-то момент ей показалась, что она слышит негромкие голоса тех двоих, но когда смогла, преодолевая страх, поднять голову и оглядеться, то никого не увидела.
Давно назревавший разговор между матерью и дочерью все же произошел на другой день, когда Анна, проспав, как всегда, до обеда, заметила, наконец, что никакой еды в доме нет, что дочь утром так и не встала, в школу не ушла и теперь молча лежит, отвернувшись к стене и поджав колени, на своем, давно уже ставшим для нее коротким, диванчике.
- Саша, - мать коснулась рукой плеча девочки, - Саша, дома даже хлеба нет, а ты лежишь. И в школу не пошла...
Девочка с большим трудом села и какими-то пустыми глазами посмотрела на мать.
- Хлеба нет, - заговорила она, наконец, хрипловатым от слез голосом, - потому что нет денег; а в школу не пошла, потому что ее бросила; а бросила, потому что буду искать работу; а работу буду искать, потому что деньги с неба не падают. А вчера ночью, когда я шла к Полине, за мной бежали двое парней, я упала, разбила колени и порвала колготки, а на новые денег нет...
Саша никогда так не разговаривала с матерью, и Анна, потрясенная и ее видом, и тем, что услышала, долго молчала.
- Они ничего тебе не сделали? - спросила она наконец.
- Ничего они мне не сделали! Ничего! Тебя только это интересует? А я не знаю, как дальше жить! А я жить не хочу! - вдруг закричала Саша и зарыдала.
Почти две недели после этого случая она, бледная и безучастная ко всему, молча пролежала дома, а когда все же нашла в себе силы прийти в школу, то после одной из перемен обнаружила в портфеле шоколадку. Как-то отреагировать на это не было ни сил, ни желания, вот поэтому, уходя, она ее просто оставила на парте. Вот теперь все встало на свои места: Ломакин с приятелем, видимо, решили ее просто попугать, но увидев, во что вылилась их дурацкая затея, сбежали от греха подальше. Однако, если немного подумать, то можно было найти во всем этом и нечто хорошее: до самого Нового года он оставил Сашу в покое.
Мамочка после произошедшего кое-как пришла в себя, много плакала, просила у дочери прощения, обещала все исправить, и уже через два дня сделала то, чего Саша от нее никак не ожидала: продала ту единственную вещь, которая была подарена ей неведомым Александром и дорога, как призрачно связывающая их тоненькая нить. Это было золотое кольцо с тремя небольшими рубинами, которое мамочка хранила в бархатной коробочке и прятала под матрацем. Боясь потерять, она его никогда не носила.
А еще через пару дней после возвращения Саши в школу Анна привела домой незнакомую женщину.
- Познакомься, доченька, - отводя глаза в сторону, сказала она, - это моя родственница Наталья. Пока меня не будет, она поживет здесь и проследит, чтобы все у тебя было в порядке.
Анна замолчала, и было видно, что эти слова дались ей с трудом, а Саша, оглушенная услышанным, только и могла, что прошептать осевшим голосом:
- Мамочка, а ты? Где будешь ты? Я не хочу оставаться здесь без тебя.
Анна быстро подошла к дочери, обняла ее и торопливо заговорила:
- Не бойся, милая, не бойся! Ты же знаешь, что я никогда не брошу тебя. Ты уже девочка большая и понимаешь, что мне просто надо на какое-то время уехать, вот я и завербовалась на работу во Владивосток. Время быстро пролетит, я вернусь, и все у нас будет по-прежнему хорошо. Ты пока с теткой поживи, а я с первой же зарплаты начну деньги высылать. Ты мне верь, доченька, верь...
Она, часто переходя на шепот, еще что-то старалась сказать Саше, в чем-то убедить, успокоить, но та ее уже не слышала: слезы ручьем полились из глаз, а худенькое тело начала сотрясать мелкая дрожь.
- Ну, вы тут поплачьте, а я пойду осмотрюсь, - прервала Анну Наталья и вышла их комнаты, а когда вернулась, то застала мать и дочь сидящими рядом все на том же диванчике.
Анна, тяжело вздохнув, встала, вытерла слезы, вынула их сумки тоненькую стопку денег и протянула их сестре.
- Это на первое время, а потом, как договорились.
Сестра согласно кивнула головой.
- Завтра вечером привезу вещи, будь дома, - сказала она, обращаясь уже к Саше, и, не дожидаясь ответа, направилась к двери.
А Анна, посмотрев на часы, стала торопливо собираться, потому что времени до отъезда оставалось немного.
Стемнело быстро, и снова зарядил дождь. Мамочка, стараясь не разрыдаться, обняла и поцеловала тихо плачущую дочь, потом торопливо вышла из дома и словно растворилась в темноте поздней осени. Больше Саша ее никогда не видела.
***
Жизнь с Натальей была спокойной в том смысле, что новоиспеченная родственница почти не обращала на девочку никакого внимания. Ее родители доживали свой век в деревне, она часто ездила к ним и привозила кое-какие продукты, иногда сама готовила, но чаще всего обходилась вечером чашкой чая, так как работала поваром в заводской столовой и постоянно была сыта.
Сашу такая жизнь вполне бы устроила, если бы не маленькое но... Наталья уходила на работу очень рано, поэтому и спать ложилась тоже рано, а горевший свет ей, конечно же, мешал. Вот поэтому и приходилось девочке проводить вечера в маленьком отгороженном закуточке, который находился в их комнате возле двери и служил ей с мамочкой шкафом. С одной стороны там находилось несколько полок, с другой - висела одежда, а на полу оставалось еще достаточно места, чтобы поставить лампу и расстелить старенький матрас.
Однако пришлось терпеть не только это, пришлось терпеть и другое: три ночи в неделе Саше приходилось тут и спать. У Натальи, как оказалось, имелся приходящий кавалер Федя, который появлялся в пятницу вечером и оставался до утра понедельника. Когда он переступил порог их комнаты в первый раз, Наталья, нисколько не смущаясь, попросила Сашу в такие вечера приходить домой попозже и спать в закутке, да при этом еще и намекнула, что в субботу и воскресенье молодые дома не сидят, потому что со взрослыми им скучно. Выслушав это, Саша лишь согласно кивнула головой. А что ей было делать? В детский дом не хотелось, а от мамочки уже давно не было никаких известий. В милиции, куда по этому поводу обратилась Наталья, ей сообщили, что на поезд Анна села, но до места так и не доехала.
Вот поэтому и коротала Саша три вечера на кухне, пока об этом не прознала Яга и не стала упрекать девочку за то, что та тратит много энергии, а ведь платежка за нее делится на трех хозяев. Пришлось напроситься к Ивановне, где можно было не только не выключать свет до десяти вечера, а иногда даже и оставаться ночевать, разложив на полу все тот же тоненький матрас. Конечно, все это было неприятно, но не смертельно, вот поэтому и успокаивала себя Саша тем, что летом будет, конечно, легче. Поскольку жили они недалеко от парка, то эти вечера она планировала проводила там, стараясь держаться подальше от незнакомых, да и знакомых тоже.
Конечно, все эти события не могли не отразить на здоровье Саши, и однажды утром у нее едва хватило сил подняться со своего диванчика. Был вызван врач, но он не нашел следов какой-либо болезни и, предположив у девочки нервное истощение, велел недельку полежать дома, попить витамины, побольше спать и ни о чем плохом не думать. Испуганная Наталья принялась без устали лечить ее народными средствами, заставляя пить какие-то горькие отвары и явно гордясь тем, что Саша довольно быстро пошла на поправку.
Все, кажется, было хорошо, вот только Ивановна... Поскольку она ходила все хуже и хуже, а в последнее время и до туалета не всегда успевала добрести, то ее дочь и внучки в полной мере оценили заботу Саши. Буквально через неделю они, подкараулив девочку в коридоре, стали просить ее вернуться.
- Некуда нам мать взять, совсем некуда, домишко уж больно маленький,- со слезами в голосе говорила дочь Ивановны, а девчонки, стоя рядом, согласно кивали головами. - Не в дом же старости сдавать... Я знаю, ты старушку тоже любишь, вот и помоги. А мы тебе ее пенсию почти всю будем отдавать. Ты девочка честная, за квартиру и свет заплатишь, продукты купишь, а что останется - то уж твое. И два выходных у тебя будет, тут мы и сами управимся.
Понимала Саша, понимала, что от выданных денег вряд ли что останется, да и времени лишнего не было совсем, и уже собиралась было отказаться, но тут за дверью раздался плач Ивановны, и она, тяжело вздохнув, кивнула головой.
- Но только до окончания школы, а потом я буду нормальную работу на лето искать.
Обрадованная женщина, закивав головой в знак согласия, быстро сунула в руку Саши заранее приготовленные деньги и заторопилась в комнату матери, чтобы поскорее ее обрадовать. А Саша посмотрела на лежащие на ладони бумажки и усмехнулась: да, эти трое, как и следовало ожидать, себя не обидели. Все повторялось...
В начале декабря Саша снова почувствовала себя плохо и больше недели не ходила в школу. Наталья снова о ней заботилась: кормила, поила и даже ни словом не обмолвилась о приходящем кавалере Федоре. Видимо, отправлен он был подругой на время болезни Саши уже второй раз в краткосрочный отпуск.
А за Ивановной опять ухаживали дочь и внучки. Каждый день кто-нибудь из них заглядывал в комнату Саши и справлялся о ее здоровье. Девочка понимала, почему они это делали, но даже такое 'внимание' ей было приятно. В тот день, когда она сообщила, что поправилась и продолжит ухаживать за соседкой, произошло нечто совершенно неожиданное: дочь Ивановны вручила ей подарок.
- Примерь вот, - сказала она и развернула сверток. - Муж для старшей дочери привез, да вот только с размером не угадал. Платье уж больно красивое, дорогое. Я бы могла его легко продать, но мама решила тебе подарок сделать. Носи на здоровье. Может и ты нам спасибо скажешь, побудешь с ней подольше.
Платье и вправду было красивым. Светло-голубое, с длинными рукавами, отделанными белой окантовкой и такой же окантовкой на воротнике, оно просто околдовало Сашу.
- Вы не беспокойтесь, - проговорила она, не отводя счастливых глаз от подарка, - я Ивановну, пока смогу, не оставлю.
- Вот и хорошо, вот и договорились, - закивала головой женщина. - Ты подарок-то примерь сначала!
Как ни странно, но платье Саше оказалось впору. А когда она надела скромные черные туфельки, купленные ей мамочкой незадолго до отъезда, и зашла в комнату Ивановны, то увидела слезы на глазах старушки. Давно она хотела хоть как-то отблагодарить добрую девочку, скрасившую ее старость, вот случай, наконец, и представился.
В школе перед Новым годом царила суета: кто-то торопился исправить оценку, кто-то наряжал елку, кто-то готовил концерт. Остальное держалось учителями в тайне, но в последней момент все же стало известно, что в концерте будут участвовать бывшие выпускники. Саше это не было интересно, поэтому она, сославшись на все еще плохое самочувствие, от какого-либо участия отказалась и провела этот вечер с Ивановной.
Когда закончилось обязательное чаепитие, старушка вновь легла в постель и устало прикрыла глаза. Саша начала было собирать посуду со стола, но Ивановна ее остановила.
- Потом уберешь, садись-ка лучше поближе, поговорим.
Саша поставила стул рядом с кроватью и села.
- Я вот каждый день Бога благодарю, что послал он мне в утешение тебя, хоть есть с кем поговорить, с кем душу отвести. Страшно даже представить, как бы я в одиночестве доживала свой век. Дочери-то я не очень нужна, да и внучкам тоже. Только я не обижаюсь, сама во многом виновата. Сегодня вот мне бывший муж приснился. Его уж больше пяти лет как не стало. Стоит он будто на другом берегу реки и рукой машет, зовет к себе. А я, хоть и знаю, что он на подруге моей бывшей второй раз женился, зачем-то машу в ответ.
Мы с мужем когда-то на одной улице Кирова жили. Улица эта была широкая, вот и приказали городские власти посередине деревьев насадить, скамеечки поставить и заборчиками всю эту красоту обнести. А когда деревья те подросли, то полюбила там по вечерам молодежь прогуливаться.
Стали и мы с подругой туда приходить. Вскоре понравился ей там один парень. Артемом его звали. Вот мы и старались лишний раз возле скамеечки, где он с ребятами сидел, будто случайно пройти. Только так случилось, что обратил он внимание не на мою подругу, а на меня. Она об этом, конечно, прознала, наговорила мне кучу гадостей, обвинила во всех смертных грехах и со мной быстренько раздружилась, а я, недолго думая, в отместку стала с этим Артемом встречаться.
Он был хорошим парнем: добрым, тихим, спокойным, и я через какое-то время поняла, что влюбилась. В тот год я в техникум поступила,а он его уже окончил и работал на заводе. В армию Артема не забрали, потому что жил он с матерью, а она была тяжело больна. У меня тоже отца не было, и жили мы с мамой в том доме, где живет теперь с семьей моя дочь. Правда, дом этот они перестроили, не оставив от бывшего почти ничего. С Артемом у нас отношения были скорее дружескими, да и встречались мы гораздо реже, чем хотелось: забота о матерях, домах и огородах лежали на наших плечах.
Как-то зашел разговор о женитьбе. Артем извинялся, что не может сейчас сделать мне предложение. Поместить больных мам в одной комнатушке, а самим ютиться на кухне... Нет, это было просто невозможно. А я... Я все понимала, его ни в чем не винила, вот только годы шли, многие мои одноклассницы были уже давно замужем, а такая неопределенность в отношениях тяготила меня все больше и больше.
Тогда он, не желая со мной расставаться, предложил такой вариант: мы расписываемся, но продолжаем до поры до времени жить отдельно. И я, глупая, с радостью согласилась. Тогда я еще не понимала, что в жизни человек часто получает не то, что заслужил, а то, на что по скудоумию своему согласился.
Дети, конечно, пока не входили в наши планы, но получилось так, что я забеременела почти сразу. Моя мама уже долгое время не вставала с постели, его - почти утратила память, поэтому можно понять, в какой я была растерянности, когда размышляла о том, как мы будем со всем этим справляться. Артем тоже выглядел не лучшим образом и оказался настолько обескураженным таким известием, что не нашел даже пары слов, чтобы поддержать меня, успокоить и решить, наконец, как нам в дальнейшем обустроить свою жизнь. Единственное, что я от него услышала, так это слова сожаления о скоропалительности нашей женитьбы. А я уже в который раз просто промолчала.
Через полгода после рождения внучки умерла моя мама. Вот тогда мы с дочерью могли бы переехать к Артему, но комната и кухонька в его доме были такими крохотными, что я просто-напросто не решилась это сделать. Мой дом был ничем не лучше, поэтому при молчаливом одобрении мужа все осталось так, как и было. В это время я очень уставала от работы, готовки и стирки на два дома.
Артем, конечно, помогал, но все чаще и чаще, ссылаясь на усталость, по вечерам не приходил ко мне и дочери даже на часок, а оставался дома с матерью, которая из-за болезни требовала постоянного внимания. Все это я, конечно же, понимала, поэтому молчала и молчала... Как-то незаметно сошли почти на нет его ночные приходы, когда он с порога заявлял, что соскучился, что больше нет сил терпеть такую раздельную жизнь, и мы проводили вместе несколько прекрасных часов. Но наступало утро, муж продолжал делать вид, что все у нас по-прежнему хорошо, а я... Что я? Я снова молчала, боясь сделать еще хуже, чем есть.
Дочери исполнилось три года, мы скромно отпраздновали ее день рождения, уже ясно понимая, что нас связывает только ребенок. Вот только о разводе ни он, ни я не заговаривали и как бы продолжали жить одной семьей. Весной тяжело заболела дочь, и нас положили в больницу. Артем беспокоился о ней, часто навещал, приносил дочери сладости, и мне в какой-то момент показалось, что все еще в наших отношениях можно исправить. Я, по правде сказать, была бы этому очень рада.
Выписали нас как-то неожиданно, не сообщив об этом заранее. К обеду мы с дочерью уже были дома. Приготовив побольше еды, ведь Артему и его маме в дни нашего с дочерью отсутствия пришлось несладко, мы отправились к ним домой. В доме было тепло и пахло свежей выпечкой, а за столом, ужиная, сидели, как семейная пара, мой муж и моя бывшая подруга.
- Ну, вы уж тут сами разбирайтесь, - нисколько не смутившись, вставая и поправляя цветастый халатик, сказала она, а потом плотно прикрыла за собой дверь в комнату.
- Папа! - радостно закричала дочь и бросилась к нему, а он в ответ раскрыл ей свои объятья.
И только я в растерянности так и осталась стоять с кастрюльками у порога.
Дочь о чем-то весело щебетала, сидя у отца на коленях, он обнимал ее, нашептывая, видимо, что-то ласковое на ухо, отчего она счастливо улыбалась. Наконец я нашла силы подойти к ним и сказать, обращаясь к дочери:
- Нам пора, малышка. Папа очень занят.
Она нехотя слезала с его колен.
- Правда занят? А когда будешь не занят? - успела спросить она, когда я уже тянула ее за руку к выходу.
Дойдя до двери, я на минутку остановилась и повернулась к Артему. Все было ясно, остался только один невыясненный вопрос, и я его задала:
- На развод подашь сам?
- Сам, - сухо ответил он, так и не подняв на меня глаз.
Мы с дочерью вышли во двор, и я, к радости пса, сытно покормила его в последний раз, опустошив в его миску свои кастрюльки. Вот так и окончилось мое невеселое замужество.
Бог... Ведь он как делает? Кого-то накажет сразу, а кого-то позже. Хотя за что было наказывать Артема? За то, что данное мне слово не сдержал, что разлюбил? Так тут, как говорят, сердцу не прикажешь. За то, что не сумел или не захотел наладить нашу жизнь, а просто в очередной раз прибился к той, с кем ему было легче? Что же, бывает и так, не всем же иметь сильный характер, да и поняла я все о его характере давно и не ждала уже ничего хорошего. Вот разве только за то, что не по-человечески со мной обошелся: не пришел, не повинился, не рассказал обо всем сам. Я бы поняла, я бы простила...
Детей им Бог не дал, поэтому и стали они все чаще и чаще зазывать к себе мою доченьку. Я не противилась: к отцу ведь ходит, ни к кому-нибудь. Жалко только, что не сразу поняла, как настраивает ее против меня моя же бывшая подруга. А когда спохватилась, то было уже поздно. Так и осталась в памяти дочери история о том, как ее непутевая мать обманом на несколько долгих лет разлучила двух любящих людей, но, к счастью, они все же нашли в себе силы снова быть вместе. В ее глазах я, наверно, до сих пор являюсь виноватой в том, что ребенку пришлось расти без отца.
- Да не может она так думать, ей же не пять лет, разобралась уж, наверно, во всем, - попыталась успокоить Ивановну Саша.
- Может, и разобралась, не знаю,- легко согласилась с ней старушка, вытирая непрошеную слезу.
- И как можно было полюбить такого слабака? Так Вы что, больше никого и не любили? - спросила Саша.
Уж очень ей хотелось услышать продолжение этой запутанной истории.
- Любила, еще как любила! - ответила Ивановна, улыбаясь.- Расскажу когда-нибудь потом, сегодня что-то устала, да и спать уже пора.
Саша, посмотрев на часы и соглашаясь, кивнула головой. Действительно, было уже поздно.
***
Прошли праздники, закончились каникулы, началась длинная третья четверть. Дочь Ивановны, приходя, по-прежнему заглядывала в комнату Саши и справлялась о ее здоровье. Вот и в это воскресенье заглянула, и, к удивлению Саши, протянула ей пригласительный билет.
- Вот, держи, - проговорила она, - специально для тебя выпросила. Наш завод в Доме культуры для молодежи танцы устраивает, сходи и ты, а то скоро в монашку превратишься.
Женщина, явно довольная собой, так по-доброму улыбнулась, что Саша, не раздумывая долго, билет взяла.
- Спасибо, - поблагодарила она, - только вот я никогда на танцах не была.
- Эка беда... Не съедят тебя там. И платье новое надень, зря что ли я тебе его дарила? Так пойдешь что ли?
День танцев приближался. Ивановна, взволнованная не меньше Саши, уже в который раз принималась рассказывать, как и что там происходит, а потом начинала вспоминать и свою молодость. Уже давно была обсуждена новая прическа, раза три примерялось платье, разглядывались капроновые чулки, на покупку которых девушке пришлось решиться.
И этот день настал. Вечером Саша в последний раз подошла к зеркалу и внимательно посмотрела на свое отражение. Там, за стеклом, была она и не совсем она. Скорее, это была незнакомка, которая так походила на ее любимую мамочку. Довольно высокая, худая, сероглазая... Даже светлые волосы Саши были закручены пышным узлом так, как когда-то у нее. Это сходство заметила и Ивановна.
- Как же ты на Аннушку-то похожа, такой же красавицей растешь,- проговорила она и покачала головой. - Лишь бы дал тебе Господь больше счастья.
- Даст, - уверенным тоном ответила Саша. - Я в любовь не верю, влюбляться не собираюсь. Скорей бы школу окончить, да в институт поступить, а парням и без меня есть в кого влюбляться.
- Вот и правильно, вот и умница, только держись от нахальных да красивых подальше. Любовь, будь она неладная, вмиг человека скрутить может, а ты сильная, умная, глупостей, как я в молодости, не наделаешь. Уж я-то знаю.
Часть вторая
Не слушай тех, кто много обещают,
Они обычно ничего не выполняют.
Омар Хайям
А народ все прибывал. Саша даже удивилась, как много, оказывается, в их Городке молодых и красивых людей. В основном приходили парами или компаниями, поэтому Саше, которая была одна, ничего не оставалось, как встать у стеночки в уголке и наблюдать за происходящим. Ее хорошее настроение не испортил даже Ломакин, которого она заметила недалеко от того места, где стояла.
Музыка зазвучала, парочки стали выходить на середину зала и, обнявшись, медленно двигаться в такт музыке. Парни из рядом стоящей компании тоже пригласили своих девушек и направились к уже танцующим, а Саше вдруг на миг стало обидно, что на нее так никто из них и не обратил внимания. Вот только один, неторопливо идя за своей подругой и при этом лениво поглядывая по сторонам, случайно остановил на Саше свой взгляд. Глаза парня тут же стали удивленными, он даже остановился, но девушка потянула его за руку, и он послушно пошел за ней.
Музыка стихла, но вскоре зазвучала вновь. Саша осторожно посмотрела в сторону, где стояла компания, и увидела, что тот парень танцевать не пошел. Он стоял рядом со своей девушкой, она о чем-то быстро-быстро говорила, стараясь заглянуть ему в глаза и постоянно касаясь кончиками пальцев то его руки, то лацкана пиджака, а он, делая вид, что внимательно слушает, время от времени кивал головой, но при этом смотрел почему-то на Сашу. Вот только увиденное ей совершенно не понравилось, и она сердито отвернулась.
Начался следующий танец. Саша решила побыть здесь еще минутку и отправиться домой. Все, что хотела увидеть, она уже увидела; все, что хотела услышать, уже услышала. Будет о чем рассказать Ивановне, а вот ей, Саше, надо думать о другом: как бы с медалью окончить школу и поступить в институт. Когда все намеченное выполнит, вот тогда и повеселится.
Момент, когда парень подошел к ней, был упущен. Саша увидела его, когда он стоял уже совсем рядом и протянул ей руку, приглашая на танец.
- Прости, я не танцую, - тихо сказала она.
- Тогда просто вместе потопчемся, - парень как-то мягко и по-доброму улыбнулся. - Ну же, идем. Пожалуйста.
Больше причин для отказа не было, и девушка, слегка пожав плечами, уже без колебания вложила свои пальцы в его ладонь, большую и теплую.
- Я Стас, а как зовут тебя? - улыбнувшись и близко наклонившись к Саше, спросил он через некоторое время.
- Надежда я, - коротко ответила она, всем своим видом показывая, что продолжение разговора ее не интересует.