Город N. погружался в сумерки, а вместе с ними - в глубокомысленные раздумья о нравственности, гуманности и прочих вещах, которые принято обсуждать в приличном обществе, но не принято применять на практике.
На скамейке у дома No 17 по улице Добросердечной сидела старушка Марфа Петровна, известная всему кварталу своей мягкосердечностью и неистребимой привычкой подкармливать бродячих собак.
- Ну что, голубчики, - шептала она, высыпая в жестяную миску остатки котлет, - кушайте на здоровье, пока не запретили.
Но запрет уже витал в воздухе, как запах дешёвой колбасы, которой городские власти пытались отвлечь народ от несправедливости.
Вдруг из-за угла, как чёрт из табакерки, выскочил участковый Присыпкин - человек с лицом, выражавшим непоколебимую уверенность в собственной правоте, и усами, которые, казалось, вот-вот взлетят от важности.
- Гражданка! - прогремел он, сверкая пуговицами. - Вы что это тут делаете?
- Да так... дышу, - робко ответила Марфа Петровна.
- А это что?! - Присыпкин ткнул пальцем в миску, где три тощих пса с благоговением поглощали котлеты.
- Суп... для бездомных.
- По новому закону, гражданка, это административное правонарушение! Штраф - пять тысяч!
- За суп?!
- За поощрение бродяжничества! - торжественно провозгласил участковый. - Если все начнут кормить, они же никогда не уйдут!
- А куда им уходить? - искренне удивилась старушка. - В министерство? На приём к губернатору?
Присыпкин задумался. Действительно, куда? Но мысль, как муха, упорхнула, не долетев до сознания.
- Неважно! - отрезал он. - Закон есть закон.
- А где тогда кормить можно?
- В специально отведённых местах!
- А где они?
- Их пока нет.
- А когда будут?
- Когда... - участковый запнулся, - когда будет принята соответствующая муниципальная программа.
- То есть никогда?
- Гражданка, не саботируйте!
Марфа Петровна вздохнула, достала кошелёк и протянула пятитысячную купюру.
- Возьмите, голубчик. Только вот этим бедолагам скажите, что теперь им делать.
Присыпкин взял деньги, но вдруг его лицо исказилось мукой совести (или несварения).
- Ладно... - пробормотал он. - Только чур, я вас не видел!
И, сунув штраф в карман, поспешно удалился.
А собаки доели котлеты и задумчиво посмотрели на старушку.
- Ну что, - сказала она, - теперь будем как контрабандисты.
И город N. жил дальше, с каждым днём всё больше напоминая театр абсурда, где добро каралось, равнодушие поощрялось, а законы принимались не для того, чтобы что-то исправить, а для того, чтобы создать видимость деятельности.
И только бродячие псы, как самые здравомыслящие существа в этом безумии, продолжали жить по своим правилам: ели, когда давали, и не ждали от людей ни милости, ни справедливости.