Честь русского офицера не позволила мне остаться в стороне. Я закрыл грудью женщину, которой домогался тот самый турок, что воинствовал на словах, вспоминая ушедших в иной мир правителей своей родины.
- А ти чиго тут, а? Защищать её, да?
Он сносно говорил по-русски, был вроде помошником посла.
- Не трогайте даму, я вас очень прошу.
Это самое вежливое, что можно от меня услышать. В схватках против красных, я действовал без лишних слов. Без, вообще, слов. Рубя саблей руки и головы. Теперь всё иначе. За поясом пистолет системы Наган, а сабли нет.
- Ну и чего ти мешаеш мне с этой Наташей.
- Она не Наташа, она - Екатерина. Катя.
- Оны фсе наташи, чтоб ты знал.
- Дорогой, отойди, прошу, от меня и от неё.
Он чего-то побухтел, но отошёл. Корабль качало на будто вдумчиво вкрадчивых волнах. Катя одарила меня благодарным взглядом. Я вежливо кивнул. Честь белого офицера не позволяла мне проявить к ней больше внимания. Только вежливость. И защиту от всего и вся, разумеется.
Когда вдали показались берега Турции, я захотел коньяка. Просто напиться уже и забыть о своей ничтожности. О судьбе беглеца.
Катя вдруг появилась в поле зрения и прервала мой заказ ресторатору.
- Вы себя не погубите! Только не при мне.
Я малость оторопел. От женщины редко ждёшь такой инициативы.
- Простите, Катя, а вы думаете - я себя решил загубить? Бокал коньяка не равен смерти...
- Всё начинается с малого. Мой папа...
Она запнулась, в изумительно широких глазах цвета моря блеснули искорки слёз. Я не смог это выдержать. И обнял её. Честь белого офицера поколебалась.
- Вы... меня обняли.
- Простите, я случайно.
Отстранился, ругая себя бессловесно.
- Но вы же не просто так это...
Господи, какая же она милая.
- Не просто.
- Ну и хорошо.
И она, будто лепесток на ветру, развернулась и ушла. Я оторопело смотрел в след шелестящему кринолину платья и не знал, что делать.
До берега оставалась примерно миля. Турок о чём-то шептался со своими приятелями. Затем, эдакой хитрой походкой, он приблизился ко мне. И высказал:
- Наташа моя, а тебя я зарэжу.
Он выхватил нож. Я... инстинктивно достал Наган и прострелил ему ногу. Он упал, крича и ругаясь на не понятном мне языке. Меня тут же обручили в железные оковы. И, на ломаном русском, пояснили: в Турции нельзя убивать турок.
На голову надели мешок, потому я не видел Константинополь, он же ныне Стамбул.
Камера была холодной, бетон и сырость в каждом вздохе. Меловатый запах бетона и плесневелая сырость. Через решётку скучал русский князь.
- Привет, офицер.
- Как вы узнали...
- Так вы же служили в охране величества.
Очень грустный голос, князь будто смирился с участью.
Я осмелился спросить:
- А вы здесь за что?
- За всякое. Говорят, финансовые махинации. Подкуп агентов. А, простите, как их не подкупать, если наша империя рушится.
Молча кивнул.
- Ну а вы, офицер, с чего бы тут?
- О, полагаю это недоразумение.
- Такое, что они вас расстреляют завтра утром?
- А меня расстреляют?
- Слышал кое-что, понимаю в ихнем чутка.
Значит, меня убьют. Меня просто убьют, как собаку.
Инстинктивно схватился за несуществующую саблю.
Рука бродила в поисках отсутствующего пистолета.
Я беззащитен. Я слаб. Ко мне приближается Смерть.
Не спалось. Постоянно искал отобранный пистолет, шаря у бедра. Пуля в висок сохранила бы честь белого офицера!
Всё же уснул на пару часов под утро.
Лязг и скрежет. Не понимаю: толстенький пижон улыбается, протягивая руку... помощи?
Я иду, но без конвоя.
Мы на улице. Он, во фраке и с желтоватой шевелюрой, спокойно говорит:
- Она отдала фамильные драгоценности ради вас. Им пришлось по дуще. Они могли бы силой забрать у неё, но что-то осталось в этих турках от совести. Вы свободны, как ветер, офицер.
Горло саднит, я спрашиваю:
- Где она?
- Полагаю, в той гостинице с ажурными окнами... Вот адрес - я сам там сейчас обитаю.
Карточка в руку. Принял лошадник. Поехали по мостовым.
Гостиница.
- Простите, а где номер русской княжны?
Не понимают. Они меня совершенно не понимают.
Она сама выходит, спускаясь ангелом по ступеням. Платье наводит шорох. Глаза с хитринкой и голос колокольчиком:
- Вы нашли меня, офицер.
- Я нашёл.
Свою любовь? Но это звучало бы дерзко. Не для такой особы. Она ведь настоящая леди, в британском смысле. Да судя по родословной, которую я знаю, она и есть наполовину британка.
- Завтра мы едем в Англию, вы готовы?
- О, я..
Готов следовть за тобой хоть на край света. Хотел бы сказать. Но это, всё же, слишком дерзко.
- Беру вас в охрану, вы же спасли меня на корабле тогда от злого турка.
- Буду служить вам.
- Вот и прекрасно. Алекс, у нас новый шеф охраны, распорядись и заплати.
Она шла, будто плывя в ароматном воздухе, а дивно тонкий запах я чувствовал всё время нашего разговора. Перскики, абрикосы и ещё что-то терпко сладкое, отчего в голове роились мысли, недостойные белого офицера.
Алекс приветливый старикашка, жиденькая борода и выцветшие из синевы глаза, поклонился, едва приблизившись. Я скомандовал:
- Револьвер и саблю!
Он учтиво кивнул. Через минуты у меня был револьвер. Мы прошли в комнату, полагаю ниже барышни, где я смог проверить пистолет: прострелил портрет английского монарха на стене.
Чем потревожил, к сожалению, княжну.
Она спустилась, Алекс выбежал. Я горел от стыда.
Посмотрев на пропоротый портрет, Екатерина усмехнулась:
- Вам так не нравястя английские монархи? Знаете, королева Виктория родня нашей семьи. Я бы предпочла с вашей стороны толику уважения, даже несмотря на то, что они предали нашего Николая.
В последних словах звучал металл. Холод. Но она вдруг заплакала! Я не мог спокойно на это смотреть. Подошёл и обнял. Она... будто повисла на моих руках, не могу подобрать слов. И заглянула мне в глаза. И тогда я погиб окончательно.
Наши губы слились в поцелуе.
И по воле Бога, мы любили друг друга той ночью. После всего, она по-кошачьи нежно скребла мою грудь пальчиками, вопрошая:
- Ну ты же не жалеешь об этой ночи, да?
- Нет, что ты, это большое счастье.
- И ты всегда будешь стоять за меня.
- Всегда. За тебя.
- Ну тогда поцелуй меня ещё раз. Крепко-крепко.
Я уже не был собой. Стал её любовником. А это омут и шторм.
Но, море было спокойно, когда мы приближались к берегам Англии. Да какое море, залив и только.
Все в её свите знали про нас. Честь белого офицера не позволяла мне рассказывать правду, шутить и откровенничать. А они все знали: стоит им пошутить, как пуля в лоб обеспечена.
Так и доплыли до Англии. Не вылезая из кровати, по сути. На корабле имелся чудный рислинг и не было коммунистов. Чего ещё желать для счасливой жизни: любимая женщина делает мир ярче. Да она и становится твоим миром. И остаётся только желать, чтобы любовь была навсегда.
Мы сошли на берег. Увидел много бродяг-растрёпышей. Неужели, корона не может их обеспечить хотя бы питанием? Дал монету одному, так он подозрительно на неё посмотрел. Понятно, что не британский шилинг или что у них здесь. Но, всё же, золото!
Нас дожидалась карета. Точнее, княжну. Остальным следовало нанимать. Она увлекла меня за собой. Лошади тронули, я покачнулся. Катя принялась ворковать голубкой - о будущем счастье и, почему-то о моих усах. Они ей казались очень уж лихими, она смеялась над ними, но уважительно, по-доброму.
Такая уж она. Моя Катя. Моя.
Мы приехали в поместье, утомительная дорога заняла три часа.
Слуги чопорны и пунктуальны - сразу предупредили, когда обед и ужин. В слугах была престарелая матрона Агата, тщеславный толстяк Джон и молодая повариха Энни. Я с трудом изьяснялся по ихнему, а вот у Катерины проблем с этим не было. Она также пригласила в дом Изабель - юную девицу, дочь графа Роджера, который жил недалеко. Они развлекались, балакая на английском о высшем свете... Дом что замок. Тёмные стены, башенки, камин, чучела оленя и волка в гостинной. Я знал, что происходит. Граф Роджер воспылал чувством к Екатерине. Немолодой, солидный человек с надменным выражением лица. Но, мог ли я ревновать? Мне ли было не знать, насколько кружится голова от Кати? Это просто мужское: нельзя же упустить такую красотку, когда она рядом! Так мы рассуждали о симпатичных женщинах в роте, где я служил начальником.
Пришлось предупредить графа. Через Джона, который худо-бедно знал русский. И написал от моего имени письмецо:
"Уважаемый Джон! Я очень благодарен вам, сэр, за расположение к нам. И за прекрасный индийский чай. И за дочь, которая так нравится Катерине. Но если вы продолжите домогаться её любви... Боюсь, мне не останется ничего иного, кроме как... и тут я не продолжаю, чтобы не огорчать вас."
А он прислал ответное. Да, он прислал! И Джон перевё л:
- Уфашаемый Алексантр, вынужден вам долошить, что ваша Кейт покорила моё серце. Моя должность не позфоляет мне принять ваш вызоф. Но, поверьте, страха у меня нет перед возмошной расплатой. Я женюсь на Катрин. Это дело государственной важности. В качестфе отступных рекомендую обратить внимани
е на Изабель. Она хорошо воспитана и понимает толк в литературе и театре. С уважением, граф Роджер. Сын замка своих предков.
Это было непонятно. Он хотел женится на моей женщине и предлагал заинтересоваться его дочерью. У них что, так принято? Хуже того, Катя сама оправдывала его воззрения. Но ей движила участь русской принцессы, это-то я понимал. Но почему Роджер?
- А кто ещё, сам подумай, - разводила она руками.
- И я должен просто отдать тебя ему? - искренне не понимал я.
- Ты не знаешь англичан, Сэнди.
- А это что ещё значит?
- А то. Не кипятись, пожалуйста! Англичане женятся на знатных особах. Чтобы повысить свой статус. Это даже не значит, что я к нему в спальню зайду. И это очень даже значит, что я смогу иметь свои отношения в частном порядке. С тобой, например.
- Я правда такое не понимаю!
- Конечно, ты же самый лучший, самый-самый!
И она обнимала. Ну что же я мог поделать. Их свадьба была уже назначена.
Сильно уверен - ту встречу с Изабель в гостинной организовала Катя.
Иза - всегда печальная, бледноватая леди двадцати лет... Играющая на рояле, в платье изумродного цветат - вызывала во мне сожаление, сочувствие, но никак не пылкие чувства. Сердцу-то не прикажешь.
И она ощущала моё неприятие. Ей было нелегко. Тогда я научил её шахматам. И она однажды вдруг обыграла меня! Я изумился. Она умилилась и прошептала:
- Нот, айм до нот дуит агейн. Не буту тепя побеждать. Невер! Никокта!
- Почему это? Если так хорошо играешь - пожалуйста, побеждай.
- Нот! Ю нот лайк дис из.
Мне не нравится это? Господи, дурочка, если можешь побеждать - побеждай!
Я пробовал объяснить ей свои мысли через Джона. Но он почему-то не переводил ей моих слов... и с укором спросил:
- Вы видите глаза этой юной леди? У неё слёзы любви.
- Джон, что такое уже?
- Эл...
- Да?
- Она же без памяти влюблена в вас. Будьте мягче к ней, прошу.
Я оцепенел. Изабель... Значит, Роджер не просто так о ней говорил. Отец почувствовал или она сама ему рассказала... Но Иза ведь вчерашний сорванец. Как можно? Я лет на десять её старше. Могу испортить ей жизнь. Зачем?
Она вдруг ринулась из комнаты, хотела выбежать прочь. Я бы отпустил, но её слёзы! Перехватив на полпути, я заговорил:
- Донт край, Иза, плиз... только не плачь.
- А фот и буту.
"А вот и буду."
- Иф ю рили лов ми - плиз, донт край! Я не смогу вынести твой плачь.
- Олрайт, айм донт...
- Ну вот и хорошо. Позволь мне тебе платочек принести.
- П-ла-то-шек.
- Да-да, это тряпочка для слёз, я мигом.
- Миком.
Она приняла платок.
Вечером, когда я остался один смотреть на танцующий огонь в камине, ветром влетела в комнату Катерина и сразу упрекнула:
- Джони сказал, она плакала. Господи, ты мог бы не обижать её?