В сцене спасения героя романа от заговорщиков-цареубийц мы в очередной раз убедились в ЕДИНСТВЕ столь непохожих друг на друга вариантов одной типовой декорации, объединяющей "павловские" и "бироновские" романы Волконского, - территории с двумя входами.

Единство это, в частности, проявляется в том, что эти варианты - превращаются друг в друга. В данном случае, тайная комната для подслушивания (первоначально имевшая один-единственный вход, а затем, следуя капризам сюжета, приобретшая... и второй) - превращается в секретный проход, который и дает возможность спастись герою.

Ну, а такой тайный проход в различных своих модификациях - и образовывал в романах Волконского тот "второй вход", который делал знакомую территорию - неузнаваемой для впервые прошедшего через него и тем самым - подготавливал почву для разобранной нами предвосхищающей кинематографической реминисценции.

И это последнее проявление ситуации подглядывания, которое мы находим в сцене несостоявшегося ареста в романе "Слуга императора Павла", - имеет еще одно совпадение со случаем ее манифестации в романе "Сирена", кроме тех совпадений, которые уже были изучены нами.

Там ситуация исподволь приобретала эротическую окраску, благодаря тому, что тайное помещение, из которого героем романа ведется подслушивание происходящего в соседней комнате, представляло собой - "альков" его возлюбленной. А у нее тем временем - идет беседа с тем же самым патером Грубером, на которого теперь возлагаются надежды по спасению царя, - но который тогда еще... пребывал в "злодейской" своей ипостаси.

*      *      *

Но ведь первый вход в тайник в романе "Слуга императора Павла", вход, который существовал изначально, - тоже был... из СПАЛЬНИ героини! Только до сих пор это обстоятельство не обращало на себя внимание, поскольку не имело никакого сюжетного значения.

Но в этом последнем случае явления мотива - повторяется то же самое перемещение в спальню героини... ее возлюбленного, что и в романе "Сирена":

"...Сначала Чигиринский хотел остаться спрятанным в шкафу, но потом ему пришло в голову выйти из шкафа в сторону комнаты Рузи и показаться в виде Чигиринского.

Комната Рузи была пуста, и Чигиринский вышел из нее в столовую, тоже никого не встретив..."

Обратим внимание на то, что эротическая окраска сюжетного хода, которую мы могли только подозревать в первом случае, - становится куда более очевидной, подтверждая тем самым нашу догадку. Разница в том, что тогда альков - служил средством подслушивания, герою в него было НЕОБХОДИМО войти.

Теперь же спальня героини - такой функции не несет. И повествователем - особо подчеркивается произвольность появления в ней персонажа: который "хотел остаться спрятанным в шкафу" и которому просто... "пришло в голову выйти из шкафа"!

К тому же он ожидал в этой комнате, спальне, - встретить свою возлюбленную, которой хотел "показаться в виде Чигиринского", уже полностью смыв с себя перед этим облик Августа Крамера.

*      *      *

Бросается в глаза, что обе встреченных нами вариации - подземный ход в романе "Сирена" и тайник для подслушивания в романе "Слуга императора Павла" - отличаются от основного типа декорации с двумя входами и других ее вариаций в "павловских" романах тем, что они полностью вовлечены в ход сюжетных событий, так что никаких сомнений по поводу их появления в повествовании не возникает.

Сомнение, вернее даже - полное неведение об этом судя по первому взгляду, возникает - в их производности от основного типа декорации. Такая их автономность, незарезервированность для функции указания на "бироновские" романы - и обусловила, очевидно, свободу их сюжетной эксплуатации.

С основным же типом декорации - было не так. Мы потому и обратили на него пристальное внимание, что употребление его в дилогии 1903-04 года (романах "Сирена" и "Ищите и найдете") представлялось... повествовательно немотивированным; а мотивировку - следовало искать в том, что его художественная функция - раскрывается в романах "бироновской" серии. Отсылкой к ним его "немотивированное" появление - и исчерпывается.

В той серии романов Волконского, как мы знаем, эта декорация с двумя выходами служит основой предвосхищающей реминисценции из кинофильма Гайдая, вокруг нее собираются другие мотивы этого фильма - что и создает узнаваемость общей картины и позволяет говорить об идущем здесь процессе реминисцирования. В этом и заключается - художественная (а не просто сюжетно-событийная) функция этой декорации

Но само-то по себе такое предвосхищение мотивов ЭТОГО именно фильма - сохраняется и в романах 1903-04 года (и мы наблюдали его в романе "Ищите и найдете"). Только здесь оно - не "смонтировано" с другими составляющими элементами, и поэтому - не имеет такой же объяснительной силы, не становится частью более крупного художественного комплекса, благодаря чему - и было бы возможным узнать, ИДЕНТИФИЦИРОВАТЬ его как происходящее из киноленты Гайдая.

Это становится возможным - лишь НА ФОНЕ тех "бироновских" романов, в которых этот художественный синтез осуществлен.

*      *      *

Зато в романах этой группы - имеет место обратное явление. Поскольку план таких предвосхищений в них сам по себе сохраняется - то само ПОСТРОЕНИЕ этого реминисцентного плана может служить указанием на романы "бироновского" цикла: коль скоро в них этот план - несет в себе черты аналогичного построения.

Так, анализируя романы 1903-04 года, мы столкнулись - с переплетением разных реминисцентных линий. В романе "Сирена" на фоне "гайдаевской" декорации развивается комплексная предвосхищающая реминисценция из телефильма "Гостья из будущего", одного из его эпизодов. Отражение же мотивов самого фильма Гайдая "Спортлото-82" - мы находим в следующем романе дилогии, "Ищите и найдете" .

Там речь идет - тоже об эпизоде, группе эпизодов. Но при этом в реминисцирование фильма Гайдая - вклинивается отражение одного-единственного, кульминационного момента той самой сцены из фильма "Гостья из будущего" - прыжок через забор; он - как бы адаптируется его собственным мотивам, мимикрирует под них, так что, кажется, его и не узнать. Узнавание происходит, когда это зернышко - прорастает и укрупняется.

Этим "зернышком" - и объясняется присутствие развернутой реминисценции из этого фильма в предыдущем романе. Причем - в соответствующем контексте: в процессе эксплуатации в соответствующем его эпизоде декорации с двумя выходами, которая, благодаря своей полноте и постановке сопутствующих мотивов, образует отчетливую, узнаваемую реминисценцию из фильма Гайдая - в бироновском романе 1895 года "Брат герцога".

Аналогичное переплетение мотивов - мы и находим в другом из романов "бироновского" цикла.

*      *      *

Точно такая же привязка этого динамического "кинематографического" мотива, и ко точь-в-точь такому же варианту основного типа декорации, какой имеет место в сцене из романа "Ищите и найдете", - происходит и в "бироновском" романе 1912 года "Тайна герцога".

И здесь, как и там, герой осматривает территорию, на которой расположен интересующий его дом, - сначала с одной, задней стороны, со стороны сада. Затем - находит и отождествляет с этим расположенным на заднем плане садом - лицевую, фасадную ее сторону, выходящую на другую улицу.

Правда, в романе 1904 года на фоне этой декорации - разыгрывается та же интрига узнавания-неузнавания одной и той же территории, которая в романе "Брат герцога" - служит созданию комплекса "гайдаевских" реминисценций. В романе 1912 года - эта интрига редуцирована.

Но там и там территория отличается тем, что имеет - только ОДИН ВХОД (правда, в романе 1912 года, в связи с дальнейшими требованиями сюжета, второй вход, и именно с задней, садовой стороны... появляется: подобно тому, как это неожиданно-нелепое появление новых и новых входов - несколько раз повторяется в романе "Сирена").

Эта первоначальная единственность - один из факторов, разрушающих сходство с фильмом Гайдая, не позволяющих развиться всем коллизиям, которые связаны у него с этой декорацией.

*      *      *

Но отсутствие этого второго входа - преодолевается, или такая попытка преодолеть его делается, - именно... ПРЫЖКОМ ЧЕРЕЗ ЗАБОР. В романе 1904 года герой делает это с задней стороны участка: убегая из этого дома, в котором его держат в заточении. В романе 1912 года - парадоксальным образом, наоборот, с передней; потому что обычный вход - наглухо заперт:

"Пытался Соболев как-нибудь проникнуть во двор дома, но это можно было сделать разве только перепрыгнув через забор, а последний БЫЛ СЛИШКОМ ВЫСОК ДЛЯ ПРЫЖКА ЧЕРЕЗ НЕГО, и тут не росло ни дерева, на которое можно было бы влезть, не было ни шеста, ни лестницы...."

В процитированном романе эта подробность - иррелевантна с точки зрения образования реминисценции, в дилогии "Сирена" и "Ищите и найдете" - она воспринимается на фоне, как мы сказали, развернутой реминисценции из фильма "Гостья из будущего" и может быть оценена - как часть ее.

И тем не менее, связь с одной и той же декорацией - превращает эту подробность в "павловских" романах - в пуповину, соединяющую их с романами "бироновскими". Более того: в романе 1912 года ее изображение... хранит память о ее РЕМИНИСЦЕНТНОМ статусе в предшествующих случаях.

В эпизоде из романа "Сирена", где эта реминисценция разворачивается, забор - ветхий, не выполняет свою функцию преграды. В романе 1912 года - полностью наоборот: уж забор, так забор! Именно такой, какой в фильме не под силу преодолеть даже взрослым, но - только девочке из будущего.

Там, в фильме, этот эпизод - носит полностью спортивную окраску. Об одном из видов... спорта: ПРЫЖКАХ С ШЕСТОМ - и напоминает оговорка о том, что поблизости не было именно - ШЕСТА, с помощью которого забор можно было бы преодолеть, в романе 1912 года "Тайна герцога".

*      *      *

Такое же сходство построения реминисцентного плана связывает с "бироновскими" романами и один из ранних "павловских" - роман 1900 года "Вязниковский самодур". В одном из эпизодов мы там расслышали... реплику персонажа из кинофильма того же Гайдая "Бриллиантовая рука": "Ты зачем усы сбрил, дурик?" Мы объяснили появление этой предвосхищающей кинореминисценции многочисленными связями, соединяющими дилогию 1900 и 1901 года - с двумя историческими трагедиями Писемского "Самоуправцы" и "Поручик Гладков".

В одной из них появляется персонаж, с фамилией... всего лишь одной буквой различающейся с фамилией будущего киноактера - исполнителя главной роли в этом фильме: "Микулин". Реализацией потенции, содержащейся в этом созвучии - мы и сочли эту микрореминисценцию в повести 1900 года.

Но теперь мы должны подойти к делу с другой стороны и указать на то, что аналогичную структуру реминисценций мы встретили еще при анализе романа "Тайна герцога". И в нем тоже появляются... две реминисценции из фильма Л.Гайдая "Бриллиантовая рука". Они - поддерживают друг друга, друг другом обосновывают действительность своего существования в качестве таковых: потому что каждая из них по отдельности вряд ли могла бы с уверенностью быть возведена к своему источнику.

А что самое главное - относятся они к тому же самому аксессуару, что и реминисценция из этого фильма в повести 1900 года: усам. Только теперь не сбритым - а наоборот... при-кле-ен-ным; и восходят эти реминисценции - совсем к другому эпизоду фильма, в другом его месте расположенному. И тем не менее, совпадение предметного наполнения предвосхищающих реминисценций из одного и того же фильма в двух романах - указывает на их взаимозависимость.

Точно так же, как попытка прыгнуть через забор в том же романе "Тайна герцога" - повторялась в прыжке через забор в реминисценции "павловского" романа "Сирена".

*      *      *

К тому же, параллельно с этой двухчастной реминисцентной конструкцией из фильма Гайдая, - в повествовании 1912 года развивается и еще одна реминисценция: из телефильма "Семнадцать мгновений весны". И, подобно тому как уже было в этом же романе с двумя рядами реминисценций (и тоже: из кинофильма и... телефильма!) - один реминисцентный процесс приходит во взаимодействие с другим.

И так же как в том случае - один находится в подчиненном положении по отношению к другому. Участие в развитии серии реминисценций из фильма Т.Лиозновой (традиционном процессе, идущем еще от "бироновской" повести К.П.Масальского 1834 года) - оправдывает появление в романе "Тайна герцога" более компактной на их фоне реминисцентной конструкции из фильма "Бриллиантовая рука".

Приклеенные усы бандита Лёлика в заключительных эпизодах фильма (имеющие себе соответствие в... приклеенных усах Штрилица - отправляющегося на конспиративную встречу с Борманом) - акцентируют и буквализируют мотив "подставного ЛИЦА", транспонированный из будущего телефильма в повествование позднего "бироновского" романа Волконского.

Но дело не только в появлении в повести "Вязниковский самодур" реминисценции из того же источника, из которого она придет в роман 1912 года. Повторяется здесь, а вернее в том генетическом ряду, к которому эта повесть принадлежит, и то схождение двух реминисцентных потоков, которое в мы в этом будущем "бироновском" романе наблюдаем.

Мы отметили, что в самой трагедии Писемского "Поручик Гладков" - созвучие фамилии будущего киноактера Никулина никакого дальнейшего развития не получает; это созвучие - проявляется лишь в повести 1900 года. Но это не совсем так. К этому мы затем добавили, что развитие это - происходит просто... на другом материале, на материале другого кинофильма!

В финале этой трагедии распознаваема предвосхищающая реминисценция финала... кинофильма А.Серого "Джентльмены удачи". Вот она-то - и служит субститутом той предвосхищающей реминисценции из фильма Гайдая, которая появится в повести Волконского.

Сбритым усам неведомого Володьки из этого фильма соответствует - "обритый", сорвавший с себя маскировочный парик мнимый "Доцент", пускающийся вдогонку за своими арестованными подопечными - соучастниками поисков сокровищ в фильме Серого.

Точно так же, как соответствуют друг другу... приклеенные, приклеиваемые усы сидящих за баранками своих автомобилей Штирлица-Тихонова и Лёлика-Папанова в фильмах Лиозновой и Гайдая!

*      *      *

Такое взаимопроникновение реминисцентных планов также обнаруживает наличие в повестях 1900-04 года некоей "бироновской" составляющей: иными словами, проявлений их соотнесенности не только с "павловской" же трагедией Писемского "Самоуправцы", но и с "бироновской" его трагедией "Поручик Гладков".

И наоборот: обнаруживает в "бироновских" романах Волконского не только их соответствие этой последней по времени действия, но и наличие такого же единства их художественных принципов, какое связывает две исторические трагедии Писемского - с повестями "Вязниковский самодур" и "Черный человек".

Укажем еще и такой случай, когда параллельное "павловскому" роману построение эпизода в одном из романов "бироновской" серии образует узнаваемую реминисценцию - из будущего произведения советской литературы. И вновь: о наличии такой реминисценции в первом из двух этих романов - трудно было бы догадаться, что демонстрирует зависимость его от второго.

В романе "Слуга императора Павла" рассказывается анекдот о бывшем польском короле, который после раздела Польши нашел себе приют в России, и бывшем фаворите Екатерины II графе Зубове, впавшем в немилость после воцарения ее сына:

"Дело состояло в следующем. Так как путь Станислава Августа в Петербург лежал через Ригу, то ему там была приготовлена торжественная встреча. На улицах была поставлена почетная стража из рижских бюргеров, в доме Черноголовых назначен был парадный обед. Увы! Всем этим почетом воспользовался Платон Александрович Зубов, ехавший через Ригу за границу, а не Станислав Август, который в назначенный день в Ригу не приехал, а прибыл позднее и потому не был почтен встречей.

Как потом выяснилось, все это было подстроено не без умысла; рижские немцы не хотели признать развенчанного короля и поставили на своем - им было приказано приготовить торжественную встречу, приготовить они ее приготовили, согласно приказанию, но встретили не Станислава Августа Понятовского, а князя Зубова. Бюргеры в качестве почетной стражи на улице отдали ему честь, а дворянство накормило его в доме Черноголовых обедом".

Трудно было бы узнать в этом историческом анекдоте... сюжет из романа И.Ильфа и Е.Петрова "Золотой теленок", где экипаж "Антилопы-Гну" выдавал себя за "головную машину автопробега" и точно также пользовался почетом и материальным довольствием от "бюргеров" советских городков, через которые он проезжал!

Трудно - если бы в последнем из романов "бироновского" цикла ("Мне жаль тебя, герцог", написанном в 1913 году) созвучная коллизия не была бы отнесена во времена правления Анны Леопольдовны; причем действующим лицом там выступал ее любовник - посол польского короля, - со своей свитой после воцарения ее малолетнего сына, Иоанна Антоновича, возвращающийся из изгнания в Россию.

И там - предвосхищающая реминисценция из будущего сатирического романа была узнана нами уже со всей очевидностью.

*      *      *

Мы можем наблюдать, как в романы "павловского" цикла - прямо переносятся даже... исторические факты из "бироновской" эпохи, художественное использование которых мы знаем в соответствующих романах Волконского.

Мы помним, что один из "немотивированных" случаев появления декорации с двумя входами в романе "Ищите и найдете" сопровождался реминисценцией евангельского эпизода о явлении Христа по воскресении апостолам сквозь затворенные двери. Там это нужно было, чтобы оттенить евангельскую реминисценцию - в другом случае манифестации того же декоративного убранства, но в совершенно ином пространстве - не интерьерном, но уличном - построенного.

Та же самая коллизия разворачивается и в романе "Слуга императора Павла" - но теперь она сама по себе, без помощи ключевой декорации, служит отсылкой к романам "бироновской" серии. Герою романа нужно заставить одного из заговорщиков - того же самого графа Платона Зубова, который участвовал в вышеописанном эпизоде того же романа, отсылающем к романам "бироновской" серии", - предупредить Павла о готовящемся покушении.

Для этого он решает проникнуть к нему под видом... привидения его убитого старого боевого товарища. Но при этом возникает одно затруднение:

"Чигиринский... пошел в парадные комнаты, к кабинету Зубова, там ему нужно было сделать небольшие приготовления. Он знал, что Зубов долго в гостях после обеда не любил оставаться и что он, вернувшись домой, непременно пойдет, по своему обыкновению, в кабинет, зажжет там свечи и предастся своему любимому занятию - пересыпанию в шкатулке самоцветных камней. Князь Платон стал проделывать это теперь, запирая дверь на ключ, и потому Чигиринскому понадобились приготовления".

В романе 1904 года "Ищите и найдете" - ни словом не объясняется, как произошло таинственное проникновение в запертую комнату, в результате которого на столе у героя появилось не менее таинственное послание. И персонажи, и читатели ставятся перед этим, и так до самого конца и остаются, как перед свершившимся фактом.

Но годом ранее, в романе "Слуга императора Павла" - объясняется подноготная, изнанка этого "фокуса"; читатель как бы оказывается по ту сторону двери - и ему демонстрируется "кухня" его, этого "фокуса", изготовления.

*      *      *

Тогда-то - и возникает та же самая, что и в романе 1904 года ситуация необъяснимого появления в помещении гостя через запертые двери, но при этом упоминается одно обстоятельство, это появление осуществляется с применением такого способа - что возникает реминисценция:

"Убедившись, что дверь заперта и что, судя по свету в замочной скважине, Зубов находился действительно в кабинете, Чигиринский был рад, что заранее принял меры и приготовился.

Его приготовление заключалось в том, что он отомкнул обе щеколды, и внизу и вверху, на той створке двустворчатой двери кабинета, которая закреплялась ими, так что, когда замок на другой створке был заперт, то он, если толкнет дверь, не удерживал ее, а обе половинки подавались вперед и растворялись. Чигиринскому стоило только нажать ручку и пихнуть слегка дверь - и она растворилась совершенно бесшумно, потому что и замок, и петли ее были хорошо смазаны..."

Эта хитроумная уловка - мгновенно отсылает к событиям истории, описываемым в другой серии романов, - потому что именно этот способ был применен к дверям спальни при аресте герцога Бирона. Являясь историческим фактом, он описывается в романах нескольких других авторов, посвященных тем же событиям.

Любопытно отметить, что аналогичное перенесение анекдотической подробности, относящейся к аресту Бирона, - в совершенно другие обстоятельства и с другими участниками (правда, не другой исторической эпохи, как в данном случае, но тоже бироновской, и к тому же - в самый момент его ареста) - имело место еще в повести К.П.Масальского "Регенство Бирона".

Но в романе "Мне жаль тебя, герцог!" - том же самом, к которому отсылает инцидент с графом Зубовым и польским королем Станиславом Августом, - этот анекдот становится основой развернутого художественного построения, включающего к тому же в себя - реминисценцию из другого великого советского романа 20-х - 30-х годов, "Мастера и Маргариты" М.А.Булгакова.

*      *      *

В романе "Сирена" мы встречаем прямую ссылку на другой исторический факт - уже не анекдотический, но факт общественной жизни:

"Серый человек... достал из кармана запечатанный конверт - ТОГДА КОНВЕРТЫ БЫЛИ ЕЩЕ НОВШЕСТВОМ, ТОЛЬКО ЧТО ВХОДИВШИМ В УПОТРЕБЛЕНИЕ, - и быстро передал его Киршу. На конверте было написано: "Маркизу де Трамвилю, в собственные руки".

Аналогичную ссылку-комментарий на функционирующую в повествовании реалию мы видели в начале повести "Черный человек" (написанной за два года до романа "Сирена"). Уточнялось историческое название одного из официальных лиц, собравшихся вокруг героини, устроившей своего рода демонстрацию у памятника Петру I на Сенатской площади:

"...Часовому на посту не полагается разговаривать. Он не спрашивал женщины, но будочник - ИЛИ АЛЕБАРДЩИК, ПО-ТОГДАШНЕМУ, - подошел и спросил, что ей нужно..."

Можно предположить, что именно предстоящим в дальнейшем повествовании тиражированием такого способа прямых ссылок на общественно значимые реалии - и объясняется появление той же самой фигуры... и в самом начале романа "Сирена".

*      *      *

Но здесь она - уже не упоминается вскользь, а становится основой развернутого комического эпизода:

"В июле 1798 года Петербург был немало взволнован тремя происшествиями, случившимися почти одновременно.

В одно утро все будочники по Невскому проспекту оказались арапами, с лицами, выкрашенными разведенной на масле сажей.

В те времена для нижних полицейских чинов на их постах на улицах ставились полосатые будки с дверками, в которых были проделаны окошечки. Бдительные городские стражи забирались ночью в эти будки со своими алебардами, составлявшими их вооружение, и, разумеется, засыпали крепким сном...

В достопамятную июльскую ночь 1798 года будочники были разбужены... деликатным стуком в дверцы их будок. На этот стук они выглядывали в окошечко, и, как выглянут, так им лицо и окрасят большой кистью, жирно пропитанной сажей на масле. Дверцы будок при этом оказывались предупредительно подпертыми колышками, так что отворить их изнутри было нельзя, и окрашенные в черную краску будочники должны были ждать, когда наутро явится смена и освободит их из неприятного заточения..."

Об этом эпизоде нам предстоит говорить подробнее, когда мы вернемся к обсуждению связанного с "бироновскими" романами Волконского идейно-художественного замысла трагедии Писемского "Поручик Гладков". А сейчас мы хотим напоследок отметить, что авторский комментарий о времени появления конвертов в России - также связывает эту "павловскую" повесть с романами автора из эпохи Бирона.

Но только связь эта в данном случае - осуществлена весьма своеобразным способом.

*      *      *

Дело в том, что тема об употреблении конвертов русской государственной службой - красной нитью проходит через романную дилогию В.С.Пикуля "Слово и дело", посвященную той же эпохе царствования Анны Иоанновны.

Конверты в то время, как свидетельствует М.Н.Волконский, во всеобщее употребление еще не вошли, и поэтому лица, которые их внедряют, выступают у романиста - комическими персонажами. Рассказывается о расчетах курляндского дворянства, когда их герцогиня Анна Иоанновна вступила на российский престол.

И в том числе:

"Волновался фон Кишкель (старший) за своего сына - фон Кишкеля (младшего), выдвигал его впереди себя:

- Мой Ганс недаром восемь лет учился клеить конверты. России всегда нужны чиновники - образованные и честные!"

И далее:

" - Ого! Мой Ганс недаром восемь лет учился клеить конверты, теперь быть ему в России тайным советником..."

Суть появления этих фигур в повествовании романиста в том, что их в итоге назначают в канцелярию Конюшенного ведомства, где они впоследствии столкнутся с главным героем дилогии Пикуля - А.П.Волынским, когда он станет президентом Комиссии для рассмотрения порядка в делах коннозаводских:

"...Только, глядь, сидят в уголку канцелярии двое. Оба серые, как мыши амбарные. Один конверты горазд ловко клеить. Другой, уже в летах пожилых, клей варит. И по-русски - ни бельмеса.

- Кто такие? - подступился к ним Волынский.

- Я фон Кишкель-старший.

- Я фон Кишкель-младший.

- А ну... брысь отсюда! Чтобы и духу не было..."

*      *      *

Во втором томе дилогии этот инцидент описывается вновь, но подробнее, получает глубокую мотивировку:

"...Немецкое племя он не терпел... Он не выносил их прилежной усидчивости в труде, их поступков, всегда неторопливо-последовательных. Волынский не таков - взрывчат в деяниях, как бомба в руках отважного гренадера. гренадера. По нему - или ничего не делать, на диванах валяясь, или делать так, чтобы все трещало вокруг... Посмотрел он однажды, как усердно клеят конверты фон Кишкели, и под глаза им фонарей наставил:

- Брысь отсюда, курвята митавские!

А вместо этих головотяпов, пользы не приносивших, принял в службу конюшенную двух мужиков. Мало того, министр мужиков этих, вчерашних крепостных, самовластно возвел в чины. Ибо они "лошадиную породу" дотошно ведали..."

Но еще в первом томе дается намек на то, какие последствия этот инцидент будет иметь:

"Затаив свое рыцарское зло, присели фон Кишкели к подоконникам и стали (тихо-тихо, никому не мешая) клеить конверты..."

И действительно: закончилось это противостояние тем, что трудолюбивые немцы написали донос на казнокрадство Волынского, представленный самой императрице и ставший первой ступенью к его эшафоту.

*      *      *

Теперь нужно обратить внимание на то, в каком контексте в романе "Сирена" появляется историческое замечание об употреблении в России конвертов. А речь при этом идет... тоже о близящемся падении противоборствующего партии иезуитов вельможи - масона князя Куракина:

"...Кирш вопросительно поглядел на своего таинственного собеседника, с тревогой и недоумением ожидая, что он скажет.

- Скажите, - заговорил серый человек скороговоркой шепотом, торопя слова и не договаривая их, - скажите, что все идет прекрасно, что Куракин сломал себе голову. Скажите, что тут действуют не покладая рук!

- Позвольте! - остановил его Кирш, давно уже желавший возразить, но не имевший возможности сделать это - так быстро сыпал словами серый человек. - Позвольте, но, насколько мне известно, господин Куракин - уважаемый и почтенный вельможа. Мне кажется, радоваться падению таких лиц нечего..."

Мы уже знаем о взаимных генетических связях между другим романом Пикуля - "Пером и шпагой" и... историческими трагедиями Писемского 1865 и 1866 года. И затем эти транс-исторические реминисценции - отразились в верном рефлекторе двух драматургических произведений Писемского - повести Волконского 1900 года "Вязниковский самодур".

Во второй части дилогии - повести "Черный человек" мы уже нашли проявления контактов ее автора и с другим произведением будущего романиста. И это - именно двухтомный роман "Слово и дело". Как видим, работа с идущими от него в прошлое импульсами - была продолжена два года спустя и в романе Волконского "Сирена".

К сказанному о взаимосвязях двух этих произведений остается добавить еще одно обстоятельство.

Главный герой, который в романе "Сирена" принимает таинственное письмо от "серого человека", носит (немецкую!) фамилию: КИРШ. Персонажи, которые действуют в романе "Слово и дело", отец и сын, носят... созвучную фамилию: фон КИШКЕЛИ.

*      *      *

Упоминание об употреблении конвертов во времена Павла I в романе Волконского 1903 года "Сирена", таким образом, было сделано - в предвидении того, какое место этот мотив займет в дилогии современного нам романиста В.С.Пикуля "Слово и дело", став там сквозным и - символизируя собой судьбу его главного героя, Волынского:

"...Не знал Волынский, что от записки его по делу Кишкелей пролегает прямая тропка - до погоста храма Сампсония-странноприимца, где забыто похилился крест над Посошковым, доброжелателем народа русского..."

Эт "пророческая" постановка "почтового" мотива, сказавшаяся в романе Пикуля "Слово и дело", - приобретет свою классическую форму... в поэме Пушкина "Медный всадник". Само слово "конверт" - здесь не названо, но ужасное открытие, поджидающее Евгения, отправившегося после окончания наводнения к домику своей невесты Параши, - описывается именно с помощью соответствующего аксессуара:

...Бежит туда, где ждет его
Судьба с неведомым известьем,
КАК С ЗАПЕЧАТАННЫМ ПИСЬМОМ.

Отодвинутые щеколды на двери спальни Бирона в ночь его ареста - это тоже своего рода "запечатанное письмо", конверт которого еще не вскрыт и содержание которого еще не известно двум ее обитателям.

*      *      *

Однако каждое "письмо" - кем-то отправлено. В поэтических строках у Пушкина таким отправителем выступает слепая безымянная сила: "судьба". То же самое можно было бы сказать (и, как правило, говорится) - и об аресте Бирона, но... в романах Волконского из эпохи этого исторического деятеля - "адресант" подобных "писем", как мы уже сказали, радикальным образом переосмысляется.

Это "письмецо", отодвинутые щеколды, благодаря которым солдаты Миниха легко могли вломиться в его запертые двери без шума, способного привлечь внимание верных ему людей (срв. акцентирование этого значимого для совершения исторического события мотива в приведенном нами соответствующем пассаже романа "Слуга императора Павла": "стоило только нажать ручку и пихнуть слегка дверь - и она растворилась совершенно бесшумно, потому что и замок, и петли ее были хорошо смазаны"), - было ему направлено... его же собственной секретной службой, Тайной канцелярией, которая, согласно версии романиста, против него же... и боролась.

И мы уже говорили, анализируя "бироновские" романы Волконского, что персонажи - агенты ли этой спецслужбы, или частные лица, которым, как поручику Гладкову, для достижения своих целей необходимо добиться изменений государственного масштаба, - постоянно расставляют такого рода "вешки", направляющие ход истории. На самом деле - это "естественное" течение истории, как оно нам известно, но в его романах оно предстает как искусственно и целенаправленно создаваемое.

Персонажам этих романов, таким образом, заранее должно быть известно содержание таких "писем", которое это течение одно за другим выносит к ногам подобных пушкинскому Евгению обывателей, бредущих по дороге жизни. Они сначала должны были бы ознакомиться с ними в некоем вневременном "архиве", чтобы потом разносить их по адресам, в качестве "почтальонов"!

В случае со щеколдой это особенно выпукло видно: целью секретных этих агентов - было вовсе не воцарение Анны Леопольдовны и ее отпрыска, которое фактически произошло в результате свержения Бирона. Эта пертурбация - была для них лишь орудием, инструментом, которое могло облегчить и приблизить главную поставленную ими (а вовсе не "историей"!) перед собой цель (о неизбежности "достижения" которой нам известно... из истории!): приход к власти цесаревны Елизаветы Петровны.

*      *      *

Именно здесь же - особенно выпукло видна связь построения интриги этих романов - со своеобразием построения сюжета в трагедии "Поручик Гладков": заглавный герой ее - послушно участвует во всех событиях истории, которым предназначено было случиться и которые и в самом деле одно за другим случились.

Но это лишь потому, что все они ведут - к осуществлению его главной цели: стать фаворитом правительницы России, и тем самым - самому фактическим ее правителем. Для него эти события - тоже инструменты, орудия достижения цели, которые сами по себе ему - не нужны, а нужны лишь постольку, поскольку, не случись они - цель не будет достигнута.

Разумеется, что для этого герою трагедии - тоже нужно было знать содержание "письма"; быть уверенным в том, что такое самоотречение его как страдательного субъекта исторического процесса - означает именно эту награду. И заканчивается трагедия - там же, где цикл "бироновских" романов Волконского: на пороге воцарения Елизаветы Петровны. Только для него этот порог - был... финалом исторического процесса, не предполагающим ожидаемого, чаемого героями романа его продолжения; в этом он и ошибся.

В трагедии Писемского такой ореол восприятия исторических событий - позволяет читателю, как мы знаем, распознать себя лишь в самом конце; сама трагедия на всем своем протяжении воспринимается без этого ореола, вызывая недоумение. В романах Волконского - он проявляется в действии, ошеломляя нас и никак не позволяя отдать себе отчет в том, что же здесь происходит... с историей, что в ней - не так, как мы привыкли воспринимать ее обычно; сформулировать принцип деформации, вывести его формулу.

В "павловских" же романах Волконского группы 1903-04 года - наоборот, дается... формула такого отношения к историческому времени, и трудность ее осознания - заключается в том, что реализации ее (в вымышленных, конечно, сюжетных событиях) - здесь не происходит. Героям этих романов, как мы знаем, - не удается повлиять на ход исторических событий, хотя они и хотели бы этого: внедрить в окружение императора Павла своего агента - потенциальную фаворитку; спасти императора от руки заговорщиков...

Плодотворно поэтому сопоставлять эти "формулы" - с содержанием не самих этих "павловских" романов, а именно - с романами "бироновской" группы: о нацеленности на которые первых они, таким образом, и в этом случае свидетельствуют.

*      *      *

Если в стихах Пушкина коллизия готовности содержания имеющего совершиться события - и его незнания человеком выражается с помощью образа "запечатанного письма", то происходящая в "бироновских" романах Волконского подстановка отправителя таких писем - выражается в "павловском" романе 1904 года "Ищите и найдете" с помощью образа... книги.

Эта книга - представляет собой код, с помощью которого может быть прочитано зашифрованное письмо, отправленное сторонниками свергнутого французского короля и перехваченное их противниками, иезуитами:

" - ...Есть много способов шифровать письма, и один из самых сложных и трудных для дешифрирования состоит в том, что корреспонденты условливаются относительно какой-нибудь книги, берут каждый себе по экземпляру ее и шифруют по этой книге, то есть отыскивают в ней нужное слово и затем ставят в шифре номер страницы, строчки и номер слова в этой строчке. Получающий такой шифр берет книгу, легко отыскивает в ней слова и читает написанное".

Но прочитать это письмо, раздобыть эту книгу - оказывается, вовсе не нужно.

Нужно же - превратить его... в письмо совсем другого (вредного для этой противной партии) содержания; которому соответствовала бы - совсем другая кодовая книга, в которой на соответствующих, указанных цифрами, содержащимися в этом письме, местах - стояли бы... совсем другие слова, слагающиеся - совсем в другой, нужный перехватившим его лицам связный текст:

" - ...Нам необходимо сделать другую книгу, которая явилась бы фиктивным ключом для дешифрирования сделанной королем Людовиком приписки и скомпрометировала бы короля...

Надо составить несколько фраз, неприятных русскому императору, а затем составить и напечатать книгу, в которой слова этих фраз были бы помещены на местах, указанных цифрами приписки. Этого будет достаточно, и это сделают наши братья в Варшаве в своей типографии. Год издания на книге нужно поставить старый и напечатать ее на старой бумаге..."

Если под цифрами шифрованного письма подразумевать исторические события, истинные причины которых ("книга", содержащая соответствующие им "слова") - неизвестны; то, имея в руках это письмо, зная всю последовательность этих исторических событий, - можно заново составить такую "книгу", в которой каждой группе цифр (номер страницы, строки, слова в строке) - соответствовало бы слово, а все они в совокупности - слагались бы во фразу, объясняющую смысл происшедших событий так, как это угодно ее составителю.

Особенно в этом образе, содержащемся в реплике персонажа романа, впечатляет требование - "год издания на книге... поставить старый и напечатать ее на старой бумаге". Тем самым - создать впечатление, что эти объясняющие смысл истории "слова" - появились ДО совершения составляющих ее событий, действительно - являются ее "движущими причинами".

Именно эта программа, зафиксированная в образе подставной книги, и реализуется в сюжете "бироновских" романов Волконского. Персонажи этих романов совершают такие действия, чтобы эти события - представали в глазах современников их результатами, следствиями, чудесным образом проистекшими благодаря их могуществу и способности якобы управлять ходом истории.

*      *      *

Следствием знания (автором) цепи исторических событий - и будет то, что его персонажи совершают именно те действия, которые необходимы, чтобы события эти - состоялись. Об одном из героев того же романа "Ищите и найдете" так и было сказано:

"Казалось, этот человек не способен совершить промах, и все, что он делал, было именно необходимо и нужно сделать в данную минуту и при данных обстоятельствах".

Другой персонаж, еще более высокопоставленный масон, чем этот, объясняет своему подопечному - приближенному французского короля в изгнании:

" - ...Вы пожелали упредить события и сделали ряд промахов, на исправление которых необходимо время.

...Поймите же наконец причинную связь явлений, их последовательность и зависимость друг от друга! Все в жизни вытекает одно из другого, и настоящее есть математический вывод из прошлого, содеянного вами, а будущее не что иное, как результат настоящего и прошлого... Это простая логическая последовательность, которую вы должны понимать".

А коль скоро речь идет о "логико-математической последовательности" - то все имеющие совершиться в будущем события можно "просчитать", предсказать - и, соответственно, управлять ими, их ходом. Под фантастическое допущение автора, реализованное в его "бироновских" романах, таким образом, подводится "научная" метафизическая база.

Тем самым создается впечатление, что этот иллюзорный эффект наложения друг на друга кругозоров персонажей и автора, в результате которого первые становятся вершителями истории, - и в самом деле может быть результатом их, персонажей, имманентных "математических" расчетов.

*      *      *

В предыдущем романе, "Сирена", тоже есть такая пара персонажей-оккультистов, "мастер" начинающий (в обоих романах им выступает один и тот же персонаж) и "мастер" опытный, матерый (в последнем случае им оказывается екатерининский вельможа - князь Куракин). Только здесь они - приходят в непосредственное соприкосновение, и теперь уже один - поучает другого.

А предмет этих поучений - и есть управление событиями, которые другим кажутся "случайными":

" - ...Только все-таки едва ли я что-нибудь смогу тут сделать по своей воле; тут можно узнать что-нибудь, если только подвернется к тому удобный случай.

- И случай подвернется, если вы захотите этого!

- Неужели человек может управлять и случаем?

- До известной степени да! Нужно только уметь желать, молчать и наблюдать!..."

Такая же пара - существует в этом романе и на стороне иезуитов. И между ними - тоже происходит точно такой же диалог на эту тему:

" - ...Случаи кажутся странными лишь для тех, кто не умеет управлять ими! С нами не бывает странных случаев!"

И далее - он вскрывает механизм организации его подручными одного определенного события, которое его собеседнику - показалось таким "странным случаем".